То, как он улыбался с трибуны, то, как раскинул руки, обнимая собравшихся, слова, которые он говорил, — все в нем напоминало ей о… Когда Уэверли думала об этом, она чувствовала глубокое отвращение.
Выплакавшись, Уэверли побрела к фруктовым садам и сорвала несколько слив и пару миндалин. Она присела под яблоней, чтобы поесть. Она была рада снова оказаться здесь, слышать жужжание пчел, круживших вокруг цветущих веток у нее над головой. Было ужасно находиться в комнатах, в которых она жила со своей мамой, и знать, что она, возможно, больше никогда ее не увидит.
«Что бы мне сейчас сказала мама? — думала Уэверли. — Она, наверное, спросила бы, что я сейчас к нему чувствую. Она спросила бы, не могу ли я просто смотреть на все это сквозь пальцы».
— Я по-прежнему люблю его, мама, — прошептала она, глядя на поросшую мхом землю сада. И возможно, она всегда будет его любить. Но она не могла позволить себе ослепнуть так, как это сделала Аманда. В ребяческой вере Аманды в Энн Мэтер было что-то жалкое: она доходила до того, что не замечала зло, происходящее прямо у нее перед глазами. Нет. Уэверли никогда не станет такой.
Но сможет ли она оставаться объективной, будучи женой Кирана? Как она может сейчас выйти за него?
Эта мысль вызвала у нее новый приступ горя, и она зарылась лицом в ароматную почву сада. В рот ей набилась земля, и она жевала ее. Рот ее наполнился слюной и землей. Она плакала, пока слезы не измучили ее, и тогда она наконец заснула.
На следующее утро, когда включились лампы солнечного света, Уэверли села. Весь ее рот был в земле, на волосах и одежде была грязь. Она нашла шланг для полива и хорошенько прополоскала рот. Затем она вдоволь напилась, пока не почувствовала себя освеженной.
Она нарвала абрикосов, хотя и знала, что они не смогут наполнить ее урчащий желудок. Она решила сходить за яйцами в центральный бункер, но сначала ей нужно было сделать кое-что еще.
Она, хромая, пошла между деревьев, вдыхая прекрасные ароматы фруктов и цветов. Она вошла в лифт, выбрала уровень и стала ждать. Она привела в порядок мысли и заставила себя дышать спокойно и ровно. То, что она делала, было логично. Ей нужны были факты, вот и все.
На гауптвахте было тихо. Дежурил всего один охранник, Перси Свифт, неповоротливый парень, которого она обнаружила дремлющим на стуле с полицейской дубинкой на коленях. Когда Уэверли подошла, он встрепенулся.
— Посещения ведь разрешены, да? — спросила она.
— Нет. Он в одиночном заключении. Только по приказу Кирана Алдена.
— Не волнуйся. Киран сказал, что все порядке, — сказала Уэверли.