Поезд остановился на какой-то станции и вагоны сразу же освободили от лошадей, которых связали верёвками в пары и погнали вдоль дороги. Веру и Семёна посадили в тачанку к Нестору Махно, а Даше пришлось ехать с матросом Щусем, который сразу же вырвался вперёд, несомненно, бравируя перед ней. Несмотря на красоту Феодосия, он вовсе не нравился Даше, в особенности его напыщенность и самолюбование. «Нарцисс», — подумала она и улыбнулась. Моряк, оглянувшись, решил, что она улыбается ему.
— Тебе следует бросить монашество, и я тебя озолочу, — сообщил ей Щусь, как решённое, перекрикивая ветер, который изрядно морозил Дашу.
— Мне не нужно золото, — ответила Даша, — и у меня есть любимый.
— Кто он? — напыжился Щусь, поворачиваясь к ней с переднего сидения.
— Тот, которому я молюсь, — ответила Даша и перекрестилась. Моряк криво улыбнулся и сплюнул в сторону. Они влетели в какую-то деревню и понеслись по улице ещё быстрей, чем прежде, а остановились возле большого дома, который, впрочем, особо не отличался от окружающих домов.
Подъехал Махно и Щусь, красуясь, произнёс:
— Обогнал я тебя, Нестор, — на что Махно ничего не сказал, только кивнул Даше и Вере: — Идите за мной.
— Этого куда? — спросил Щусь, показывая на Семёна.
— Пока запри в сарай, — сказал Махно и предупредил: — Не трогать, и точка!
Даша и Вера следом за Махно зашли в дом, который встретил их теплом и домашним запахом ужина, отчего сестры непроизвольно глотали слюнки.
Возле противоположной стены стоял стол, за которым сидела молодая чернявая девушка с огромными глазами, которая, увидев Нестора, бросила шитье и, мягко улыбаясь, пошла к нему навстречу.
— Замёрз, небось, — сказала она, улыбаясь и обнимая его, а Махно, отчего-то стесняясь, отстранился и мягко сказал: — Холодный я, простынешь.
Снимая свою шинель, кивнул на Дашу и Веру и сообщил: — Вот, подружек тебе привёз.
Девушка вскинула глаза на Дашу и Веру и сообщила: — Меня зовут Нина.
Сестры представились, и Нина пригласила их к столу. Когда они, приготовив ложки, истекали слюной, втягивая в себя соблазнительные запахи вареной курочки из дымящихся тарелок, дверь без стука отворилась и на пороге появилась женщина лет тридцати, цыганской наружности, черноволосая. Её выпирающие груди обтягивала обычная гимнастёрка, а соблазнительные бёдра облегала короткая юбка.
Она окинула всех оценивающим взглядом и сказала, глядя на размякшего Махно:
— Нестор, я с тобой поговорить хотела, но вижу, что ты занят.
— Проходи, Маруся, поужинай, — улыбаясь, предложила Нина, метнувшись к буфету и вынимая миску и ложку. Маруся прошла к столу и села, положив руки на стол. Когда Нина наполнила тарелку, Маруся деловито и быстро опустошила её и вытащила папиросу, которую курила, пока Махно не окончил ужин.