— Может, пройдём в штаб, — предложила Маруся и Махно, вздохнув, сразу внутренне собрался, а твёрдый взгляд изменил его до неузнаваемости.
— Я быстро вернусь, — сказал он Нине жёстким голосом, но его жена не поверила в скорое возвращение мужа. Даша видела, что Нина ревнует мужа к Марусе, его соратнице, и, вероятно, не напрасно, но сделать ничего не может.
— Кто эта женщина? — спросила она у Нины, когда Махно ушёл из дома.
— Маруся Никофорова — сообщила Нина и добавила: — Командир отряда «анархистов-коммунистов», — явно не понимая, что значат эти слова.
Спать сестер положили в отдельной комнате на одной кровати. Перед этим Вера упросила Нину, и та отнесла в сарай Семёну своего куриного супа, на что часовой не мог возразить: атаманшу любили за мягкий и кроткий нрав, а ещё за то, что спасала буйные головы от скорого на расправу Махно.
***
Они и не думали, что задержаться надолго в этой, пусть и большой, но деревне, называемой странным именем – Гуляйполе. На следующий день Махно допросил Семёна и тот рассказал, что ехал в Одессу работать механиком, а встретив в пути божьих людей – помогал им.
Даша, услышав, как Семён назвал их «божьими людьми», хмыкнула, что не прошло мимо внимание батьки. К тому же, масла в костёр подлил Щусь, который, выслушав Семёна, вытащил из кармана бумажку и подал Махно:
— Контра он, — сказал моряк и добавил: — Я же предлагал тебе пристрелить его сразу.
«Подателю сего документа не чинить препятствий и способствовать ему в дороге. Симон Петлюра», — громко прочитал Махно и уставился на Семёна.
Даша, хотя её никто не просил, вышла вперёд и рассказала, как Семён нарисовал справку с печатью, чтобы обмануть немцев, как попали в переплёт с Петлюрой, и как она упросила Петлюру отпустить Семёна.
— Как же ты его упросила? — спросил Махно и Даша покраснела. Махно понимающе хмыкнул, а Даша выпалила:
— Он оказался порядочным человеком и выпустил Семёна просто так.
Махно ей не поверил и повернулся к Семёну, тыкая пальцем в бумажку:
— Ты сам нарисовал?
— Нет, — сказал Семён, — мне её дал Петлюра.
— Батька, дай я его пристрелю, — сказал Щусь, вытаскивая из-за пояса кольт.
— Остынь, и точка, — сказал Махно и забрал Семёна с собой в тачанку. Щусь, взмахнув кнутом, хлестанул лошадей, и тачанка понеслась вдоль улицы. Вера, оставшись во дворе, ревела, а Даша, как могла, успокаивала.
— Не плачь, — успокоила её Нина, — я Нестора знаю, если сразу не убил, больше трогать не будет.
С горя они долго дули чай и разговаривали. Нина, получив в подарок подружек, как умела их ублажала, чтобы не думали сразу уезжать. Она оказалась и не Ниной вовсе, а Соней из богатой еврейской семьи в Киеве и ехала в гости к родственникам, когда её заприметил Махно и увёз в Гуляйполе. Здесь же её крестили на Нину, а затем неделю всем селом гуляли свадьбу.