Его весело оборвала красавица лет тридцати, с полным, круглым и очень чистым лицом, на котором живо горели черные глаза:
— Под юбку, говоришь? Куда ему, Барсукову. Бодрится так только, хоть и богат, а не под кадрель он ей! Что за ухажер! Мне такого и бесплатно не хочется.
Маленькая, высохшая старуха с безумно вытаращенными глазами вдруг стала выкрикивать, потрясая клюкой:
— Против воли Божьей пошла самоубитая! Сочеталась со дьяволом — первоначальником греха всякого!
Толстая коротконогая баба, повязанная крест-накрест темным платком, согласно поддакнула:
— Лярва двуногая! Теперь ей за оградой яма вырыта, и панихиды не будет, и записку за ее подавать невозможно.
Сонька вздохнула, перекрестилась:
— Зря, милые, над гробом лаетесь! Велик грех, да Господь и падших завещал любить и жалеть. Долго ли нас, женский пол, охмурить, в любовные тенета завлечь?
Крошечная старуха аж руками замахала:
— Да ты, девка, и сама небось под кустом возлечь рада? Тьфу, окаянство противное!
Набросились на Соньку и другие бабки, да вдруг произошло необычное. Андрюшенька величественным движением руки раздвинул свиту, подошел к Соньке, перекрестил ее и поцеловал в макушку. Громко произнес:
— Господу потребна не жертва, но любовь! — и по его щеке пробежала слеза.
Народ истово закрестился, зашептал:
— Истинно не жертва!
В этот момент процессия уперлась в закрытые кладбищенские ворота. Произошло некоторое замешательство. Народец словно забыл, что прах сироты на кладбище не пустят, и самочинно пытался открыть ворота. Появился смотритель в высоких сапогах, перемазанных глинистой землей, и в безрукавной тужурке в полоску. Протянул руку:
— Могилка для самоубийцы во-он возле оврага, прям у нашей ограды. Извозчик, свою катафалку туда направляй.
Извозчик было дернул вожжи. Зашоренные лошадки, покорно опустив головы, толкнулись вперед по косогору.
Вдруг Андрюшенька воздел вверх костыль, властно крикнул:
— Не ходи! В овраге драчие и крапива произрастают, а деве непорочной близ алтаря место.
Народец словно враз выдохнул:
— «Непорочная», говорит... Как же так?
Андрюшенька пробился вперед, замахнулся костылем на смотрителя:
— А я говорю: рой яму возле церкви... Мученица!
Народ дружно загалдел:
— Делай, хоронилщик, как Андрюшенька указал!
Смотритель растерянно молчал, отступил за кладбищенскую калитку.
В этот решительный момент в дело вмешался сам фабрикант Барсуков. Он выхватил у погребального извозчика кнут и замахнулся на людишек, которые пытались поворотить лошадей вспять — к кладбищенским воротам.
— Пошли, окаянные! Где полиция?