— Ты — винил, а мы цифровые?
— Контакты — все делалось через них. Единственная сеть, имевшая значение, была уличной.
Он кивнул на окно, вспоминая, что почти то же самое сказал ему и Фрэнк Хаммель в «Джо-Джо Бинки» после ухода Даррила.
— Твои методы по-прежнему работают, Джон, — Эддертон, Сюзи Мерсер. Все это старый добрый сыск. Так что не думай, ты не устарел. — Она указала на его почти допитый стакан. — Повторим?
— Почему нет?
Она пошла в очередь к бару, а он смотрел ей вслед. Потом его телефон зазвонил снова, и он опять подумал: а почему нет?
— Джон?
— Привет, Нина.
— Я звонила вам несколько минут назад.
— Тут сигнал плоховат.
— Вы, кажется, в пабе?
— Признаю себя виновным.
— И голос усталый. У вас все в порядке?
— Лучше не бывает.
— А как следствие?
— Смотрите мой предыдущий ответ.
На несколько секунд воцарилось молчание.
— Вы не против, что я звоню?
Он закрыл глаза и ответил:
— Нет.
— А когда будут новости, вы мне скажете?
— Разве я не обещал?
«Я думаю, что твоя дочь жива…»
— Обещания не всегда сдерживают, Джон. Может, мне приехать на север еще раз? Я хочу вас увидеть.
— Не думаю, что это хорошая мысль.
«Твоя дочь жива, но почему она ушла?»
— У вас голос…
— Усталый?
— Не то чтобы усталый — странный. С вами точно все хорошо?
— Мне пора, Нина.
«Почему она не звонит, зная, что ты в отчаянии и ждешь ее?»
— Джон, я…
Он отключился в тот самый момент, когда Кларк подошла к столу.
— Дай угадаю, — сказала она, садясь и глядя, как он отключает телефон и кладет его на стол. — Ты не хочешь говорить ей про Сюзи Мерсер?
— Не хочу.
— Понимаю, может быть хуже. С другой стороны…
Ребус, не слушая ее, поднял новую кружку:
— Твое здоровье. Выпьем за нас.
Присосавшись в кружке, он не мог не вспомнить остальную часть этого тоста:
Сколько их — таких, как мы?
Их мало —
И они мертвы…
Любимым напитком Малькольма Фокса был «Эплтайзер».[64] Он вообще не прикасался к алкоголю. По крайней мере в последнее время. Пустые бутылки всегда сдавал в утиль. А с ними — бумагу, банки, пластик и картон. Теперь муниципальный совет просил отдавать в переработку пищевые отходы, и он носился с пакетами и коробками. Он уже завел в задней части сада бачок для компоста; правда, пополнял его только летом — травой, скошенной с газона, и немногими сорняками, которые давал себе труд выкопать. Фокс не был уверен, что это кому-то нужно, но не находил в себе сил противиться правилам. Хотя у него не было общих стен с соседями, он никогда не включал громко телевизор и редко слушал музыку. Он любил читать — почти так же, как работать.
Перенос папок с делом Джона Ребуса домой явился бы нарушением правил; впрочем, и унести-то их все было невозможно. Но он гордился своей памятью, исписал несколько страничек самыми важными деталями и добавил к ним накопившиеся за несколько десятилетий предположения, домыслы и претензии. Он чувствовал, что знает этого человека ничуть не хуже любого другого своего знакомого. Сейчас Ребус должен был находиться в какой-нибудь забегаловке — возможно, сидел у пивного крана, где с него никогда не брали плату. Ребус не видел в этом ни взятки, ни стимула — скорее обычную рабочую ситуацию. Когда-то многие его коллеги-детективы думали так же, но те дни давно прошли, участники сражения покинули поле боя. Фоксу хотелось, чтобы Ребус убрался куда-нибудь за море, сидел себе в таверне на берегу, где можно травить себя, ничего не делая и тратя свою заслуженную пенсию. А он вместо этого снова подал заявление о возвращении в полицию.