Ребус понимающе кивнул.
— Он… к тому времени уже прекратил. Перестал, когда мне было четырнадцать. — Она откашлялась. — Покажется бредом, но тогда я думала, что это я виновата, и становилось еще хуже. Потом я годами думала, как его наказать, и вечером тридцать первого декабря почувствовала, что мне море по колено — хотя бы и море джина. В незнакомом месте за сотни миль от них все вдруг показалось намного проще.
— Но что же было потом, когда вы узнали о его смерти?..
— Тогда уже было поздно. Я понимала, что не вернусь.
— Печальная перспектива — жить в вечном страхе, что тебя узнают.
— Поэтому вы должны ей сказать, чтобы она прекратила. Я жива, со мной все в порядке, и я больше не хочу ни видеть ее, ни говорить с ней.
— Было бы гораздо проще, если вы сами…
— Не для меня. — Она соскользнула с табурета и встала перед ним. — Так скажете или нет?
Ребус надул щеки:
— Вы уверены, что хотите жить такой жизнью?
— Так уж вышло. — Она пожала плечами. — Многие живут куда хуже. Вам ли не знать.
Ребус подумал, затем согласно кивнул.
— Спасибо, — сказала она, жалко улыбаясь.
Ребус пытался придумать, что бы сказать еще, но было поздно: она уже дошла до двери. Однако на улице она вдруг остановилась, помедлила и вернулась.
— Вот еще одна ложь — у меня нет дядюшки Альфи. И вообще нет никакого дядюшки.
Она отворила дверь, снова вышла на улицу и стала удаляться при своей сумке через плечо, с высоко поднятой головой — пока поток прохожих не поглотил ее. Ребус вытащил телефон и добавил ее в список контактов. Она, вероятно, сменит номер, как меняла собственное «я» на совершенно новое, даруя себе совсем другое прошлое. Он понимал, что она бездарно тратит свою жизнь… но это была ее жизнь, и она могла распоряжаться ею как угодно. Сохранив номер, он сунул телефон в карман и, вспоминая недавний разговор, провел рукой по щекам. «Он многому меня учил…» «Могу проболтаться».
«У меня нет дядюшки Альфи. И вообще нет никакого дядюшки…»
— Так кто же такой этот Альфи, черт его побери? — спросил себя Ребус, глядя на свое отражение в оконном стекле.