— Ну и зачем это нужно было? — саркастически полюбопытствовал монах. — Коли сразу было ясно, чем закончится? Можно ж было тихо уйти, не возвышая неразумный глас против людской несправедливости. Или ты из тех сектантов, что испытывают любострастие от побоев?
Крысолов помолчал, двигая челюстью.
— Для равновесия, — сказал он, наконец. — Для баланса вещей.
— Чего? — не понял монах.
— Не важно, — исчерпывающе разъяснил музыкант. — Надо было. Не убили — и то ладно.
Крысолов попробовал подняться на ноги, тяжело опираясь на плечо доминиканца. С третьей попытки получилось.
— Пошли, уж, герой, — Альберт подхватил зашатавшегося дудочника. — Там я шалашик сделал, отлежишься, завтра дальше пойдем. Пока местные не решились добить тебя к чертям.
— И что, вам, доминиканцам, и чертей поминать можно? — с живым интересом спросил Крысолов.
— Нам все можно. Даже Люциферу поклониться разрешено. Если надо очень, к вящей славе Господней.
— А сало вам можно? — Крысолов даже остановился на мгновение.
— Сало? — не понял Альберт. — Свиной жир, что ли? Можно, а что?
— Ну, слава Богу, хоть не иудеи… — ответил непонятливому доминиканцу Крысолов и медленно захромал по тропинке, не дождавшись, пока тот снова подставит плечо.
Монах лишь тяжело вздохнул, понимая, что ждать здравых рассуждений от старательно, с душой избитого товарища — неразумно.
— Альберт, не спи! Зима приснится, замерзнешь! И Святой Престол не поможет! — окликнул музыкант.
— Русины клятые… — к чему-то проворчал монах и ускорил шаг, догоняя уже довольно далеко ухромавшего Крысолова.
* * *
Неделя прошла, а показалось, что не один год остался за спиной. Подступил день святых Иоанна и Павла. День, когда Гамельн забывал, что он город почтенных, степенных бюргеров и превращался в один сплошной праздник. С песнями, танцами и вином. Как без вина?! В общем, все как на южных празднествах, которые называются «карнавалами». Только там, на югах, сплошной разврат и поношение Господа, а здесь честное веселье.
Ныне предполагалось праздновать еще и чудесное избавление от крысиного нашествия, а также изгнание преступного крысолова. В преддверии гуляния фон Шванден напился, быстро и безобразно. Уже в полдень бургомистр с трудом добрался до кабинета, кое-как притворил дверь и, свалившись на продавленную кровать, уставился в потолок. На душе у бургомистра было неспокойно с того самого дня, как из города изгнали бродягу с дудочкой.
Где-то за плотно затворенным окном Гамельн веселился, шумел, пил и радовался. Бургомистр закрыл голову подушкой и безуспешно гнал прочь мысли о том, что зря отцы города так обошлись с пришельцем. Даже с нечистью надо держать слово, если уж заключил с ней договор…