— А ты ничего и не заметил, старый хрыч? — Марта уперла руки в бока и нависла над мужем.
— И что же я увидеть должен был, а? Не подскажешь? — честно говоря, Ульрих немного побаивался гнева жены. Та была женщиной решительной, да размерами Бог не обделил. И чугунная сковорода под рукой…
— Подскажу! Да так подскажу, что глаза твои наглючие вылетят. Или думаешь, всунул — высунул, а что дальше с дитем, то и не твоя беда, а? — злилась жена.
— Каким дитем? — не понял Ульрих, отложив ложку. Что ужин откладывается, он уже понял.
— Так их у тебя много?! — Марта начала наливаться дурной кровью. — Правда, значит, что мельничиха от тебя нагуляла? Кобель драный!
— Хорош орать! — тут уже муж не выдержал и треснул кулаком по столу. Тарелка подпрыгнула и перевернулась, вывалив на стол остатки многострадальной каши. — Не на рынке, в самом деле. Что случилось-то хоть?!
— Гансик пропал, младшенький… — шмыгнула носом вмиг успокоившаяся Марта. — Рядом был, под ногами путался, а потом раз, и все. И звала, и кричала…
— Доннерветтер! — ругнулся в сердцах Ульрих. — Дура ты, вот что скажу! Нельзя сразу было? Без крику лишнего?
Жена только развела руками. Порода бабья, что тут и говорить…
— Давно пропал? — понятно было, что никак не получится завалиться поспать после работы, а придется бродить по лесу в поисках непоседливого сорванца. Ох, и получит же неслух по заднице, когда найдется…
— Да с полудня почти.
— Дура, — только и сказал Ульрих, хмуря брови. На дворе уже темнеет, а она про полдень толкует.
— По хозяйству забегалась. То куры, то коровка, то еще что…
Ульрих только скривился. Бабы дуры не потому что дуры, а потому что бабы, верно мужицкая молва толкует. Но дело и в самом деле принимало нехороший оборот. Ганс хоть и неслух, но мальчишка умный и почти что взрослый, просто так надолго затеряться не мог, да и отцовской тяжелой руки убоялся бы. Значит, что-то случилось. Может, ногу подвернул. А может, за бабочкой или иной живностью погнался да заблудился. Малому много не надо.
Кусок хлеба за пазуху да луковицу, на пояс — веревку, что в пару десятков локтей вьется, в руку — топор на длинном топорище. А нож в сапоге и так лежит. Теперь к соседям стукнуть, созывая на помощь. В деревне все друг друга знают и друг дружку держатся, иначе пропадешь. Сегодня ты ноги сбил и лег за полночь, помогая, зато завтра и тебе помогут без лишней болтовни и отказа.
За мужчиной хлопнула дверь. Рука женщины медленно перекрестила его в спину. И безвольно опустилась…
На ближайшей к деревне опушке, где всегда росло много земляники, Ганса не оказалось. Не оказалось его и возле маленького прудика, а также во всех прочих местах, где деревенские мальчишки имели обыкновение гулять. Подступали сумерки, скоро придется запалить факелы. Справа и слева перекликались деревенские, и в голосах уже начинала звучать неподдельная тревога…