Мамаша ангелочка перестаёт улыбаться.
— Ну что ты передёргиваешь, Татьяна? — говорит мне с укором мамаша постарше. — Не хочешь, что ли, с девочкой подружиться? Она из детдома, у неё нет никого.
Клёпа думает о чём-то своём.
— Но я-то нормальная родилась, — бормочет она, — а ворота не я сбросила, а пацаны. Они мячом в них попали. И ворота упали. Прямо мне на голову. Так почему мне шунт, а не пацанам? Они же виноваты.
Я пячусь. Вот оно. Вот что гложет меня.
— Я не Татьяна, — бормочу я, — я Таша… Это значит — Наташа.
И убегаю.
На побег уходят последние силы. Еле-еле дохожу до своей кровати, падаю и отрубаюсь. Прямо рядом с тарелкой недоеденной каши.
Просыпаюсь поздно вечером. Уже и свет погасили. Мама свернулась калачиком рядом. Посапывает, как обиженный медвежонок.
Мне больше не хочется спать. Настроение по-прежнему паршивое. Ладонь у мамы под щекой, и я чувствую еле заметный запах сигарет. Меня озаряет. Вот оно. Вот что я сделаю, когда стану старше. Я начну курить. Всем тогда будет больно — и маме, и Игорю Марковичу. Ведь они так сражаются за моё здоровье! И ни капельки не понимают, как мне плохо.
Я встала и, прихватив с собой ватную палочку, которую нашла на тумбочке (при этом влезла пальцем в проклятую кашу, тьфу!), отправилась в туалет.
По дороге заглянула в интенсивку, но Клёпина койка пустовала — видно, пока я спала, её перевели в челюстно-лицевую.
В туалете сажусь на подоконнике. Ночь ясная, на небе — куча звёзд. Месяц — как в «Русских народных сказках» Билибина — ровный, изогнутый подковкой. Окно приятно холодит плечо.
Я сунула в рот ватную палочку, глубоко вдохнула. Потом отвела руку с палочкой в сторону и выдохнула. Вот так я буду курить. Я, наверное, хорошо выгляжу. Особенно на унылом фоне унитазов и баков с надписью «1-е нейрохирург». Впрочем, на душе у меня было так же отвратительно.
Дверь отворилась, и вошла медсестра-уборщица. Удивительная женщина. Всегда в идеально чистом халате. А дело имеет с совсем нечистыми вещами. Вот и сейчас поставила на полку ночные горшки, провела пальцем по зеркалу — проверила, не пыльное ли. Улыбнулась отражению. Заметила меня.
— Здрасьте, — буркнула я.
— Доброй ночи, — спокойно ответила она. Подошла к одному из баков, вывалила содержимое на пол.
— Фу, — не удержалась я.
Там были грязные пелёнки. Заляпанные полотенца. Даже памперсы.
— Надо же, — не повышая голоса, сказала уборщица, — прошу-прошу мамаш сюда памперсы не кидать. До мусорки же два шага.
Она даже возмущалась как-то безразлично. Я бы, наверное, на всё отделение раскричалась. А она стала скручивать памперсы в тугие комки и складывать в аккуратные стопки.