«Ну и работка», — подумала я.
Уборщица внимательно посмотрела на меня, как будто услышала. Я отвернулась.
— Я в твоём возрасте такая же была, — сказала уборщица, — а теперь… а теперь считаю, что конец у всех один. Но заниматься же надо чем-то.
Она уложила и памперсы, и свёрнутые пелёнки в просторный мешок, завязала его и ушла, оставив меня одну, совершенно потрясённую.
Ничего особенного она не сказала.
Но получалось, что я своего конца дожидаюсь, постоянно ноя и жалуясь на жизнь.
Уборщица права — надо чем-то заниматься. Но чем-то хорошим, радостным. Не нытьём. Радостные дела дадут силы. Надо же, как просто. С чего же начать?
— Эй! — позвала я Жучка. — Вернись! Прости меня.
Он вернулся, осторожно помахивая усиками.
— Ты точно успокоилась?
— Ага.
— Что это было?
— Не знаю. Нашло что-то.
— Бывает.
— Слушай, Жучок. Хочу сделать что-нибудь радостное. Варианты?
— Напиши письмо Клёпе. Тут же есть внутренняя почта друзей. Кинешь в ящик, завтра в челюстно-лицевую доставят.
— А о чём ей рассказать?
— Расскажи, как ты победила грусть. Вдруг ей пригодится?
Вряд ли Клёпе пригодятся мои советы. Скорее всего, она сама уже успокоилась и пожала плечами. Шунт так шунт. Письмо нужно было мне. И описание собственных подвигов точно принесёт мне радость.
— Неплохо поучить историю, — хитро подмигнул Жучок.
— Ещё чего! Скажи лучше — кашу доесть. Нет, догрызть! Она же деревянной стала, как дверца тумбочки.
— А давай ты кашу погрызёшь, а я — тумбочку?
В ответ я рассмеялась. От дурного настроения — ни следа. Спасибо, медсестра-уборщица! Спасибо, Жучок!
Удивляюсь я, глядя на маму. Она здорово изменилась после моей последней операции. И вовремя! Если бы она сейчас опять ревела в подушку, я бы точно не справилась. В последнее время у меня постоянно плохое настроение. Я знаю почему. Мне Жучок подсказал.
— Ты просто злишься на Игоря Марковича, — объяснил он, — ты привыкла, что он — добрый волшебник. И всё у него получается. А эндоскопия твоя не получилась.
Мама со мной не согласилась и сказала:
— Конечно, он добрый волшебник! Шунт же заработал после операции!
— Вот если бы эндоскопия у него получилась, обходились бы вообще без шунта!
— А не лучше ли радоваться тому, что есть?
— Давно ли ты сама этому научилась, — пробурчала я.
Мы помолчали, привыкая к своим новым ролям. Теперь я ныла, а мама меня утешала.
— Между прочим, — напомнила мама, — был день, когда мы обе сочли его добрым волшебником. Помнишь, Хороший День?
«А ведь точно», — подумала я и стала вспоминать.
— Это было в мае, да? Мы с тобой тогда ещё осчастливили двоих.