– Ладно, – согласилась я, прикидывая, какие такие преступления могла совершить, чтобы прослыть грозой взрослых и не наивных мужчин. – Тогда, может быть, я – серийный убийца? Маньячка, ненавидящая мужчин? Отравительница?
– А ты сама как думаешь? – спросил Андре, вытягиваясь на соломе. В голосе читалась легкая насмешка. – Способна ты на преступление? На убийство?
– Трудный вопрос, – честно ответила я. – Откуда мне знать, на что я была способна тогда? И вообще, какой я была...при жизни? Насколько я отличаюсь от той себя сейчас? Скажем откровенно: я могла быть абсолютно кем угодно. Хоть герцогиней, хоть дояркой, хоть сводней, хоть убийцей.
– Ну, а как тебе представляется сейчас? – продолжал гнуть свою линию Андре. – Способна ты на убийство? Я не о возможности, а...в силу характера?
Я задумалась вполне серьезно, словно речь не шла о чисто теоретическом разговоре.
– Думаю, что способна, – заключила я наконец. – Не для удовольствия, конечно, и не из-за ерунды. Но если бы возникла такая необходимость... Да, подозреваю, что способна, – снова сказала я.
– Понимаю, – кивнул он, кажется, без неодобрения. – И тем не менее хочу напомнить тебе твои собственные слова. Эта тюрьма – не для криминальных элементов, а для политических заключенных. Особенно нижние этажи. Так что твоя романтическая история про маньячку-мужененавистницу очень маловероятна.
– Ты находишь это романтичным? – хмыкнула я. – Неудивительно, что ты неженат.
– Я как-то никогда к этому не стремился, – откликнулся Андре. И мрачно закончил: – А теперь вопрос актуальным не станет.
– Тише! – сказала вдруг я, прислушиваясь к звукам, которые пока еще не могли достичь ушей живого человека.
– В чем дело? – Нахмурившись, Андре резко принял сидячее положение.
– Сюда идут.
– Ты уверена?
– Да. Ну, если только они не собираются пройти мимо. Несколько человек... Трое или четверо.
Их оказалось трое. Все те же стражники, что и в прошлый раз, и с ними человек, которому мы, собственно, и были обязаны этим внеплановым визитом. Высокий, худой брюнет с орлиным носом, чуть тонковатыми губами, сжатыми сейчас, словно в знак недовольства, и темными глазами, смотревшими на окружающих пронзительно и одновременно с легким налетом презрения. Одет он был с иголочки, в идеально выглаженный черный сюртук с золотым шитьем по краям, белую рубашку и черные брюки, будто явился на бал, а не в тюрьму.
Я настороженно застыла на своем привычном месте под потолком, над собственной головой, и старалась никак не проявлять свое присутствие. Да, я уже успела выяснить, что могу контролировать, кто именно услышит мою речь. Могу говорить так, чтобы слышали все присутствующие. Могу – так, чтобы слышал только Андре. И тем не менее сейчас я боялась пошевелиться. Ибо отлично понимала, что брюнет в черном сюртуке – это, возможно, единственный человек, который способен меня вычислить.