Перед отходом ко сну Карабелла ненадолго задержалась, чтобы поговорить с ним. Эта древняя гэйрогша и на нее произвела неизгладимое впечатление, и она почти все время возвращалась к тому, с какой силой прозвучали слова Аксимаан Трейш, как завораживающе неотступно смотрели ее незрячие глаза, так таинственно выглядело ее пророчество. Наконец она легонько поцеловала Валентина и зарылась в темноту огромной кровати.
Валентин подождал еще несколько минут, показавшихся ему бесконечными, затем извлек зуб морского дракона.
— Маазмурн?
Он сжимал зуб так крепко, что края того врезались ему в ладонь. Он тут же направил всю силу своего разума на то, чтобы навести мост через пропасть в несколько тысяч миль, отделяющую долину Престимион от морских глубин — но каких? Возле полюса — где скрывался морской король.
— Маазмурн?
— Я слышу тебя, брат на суше, брат Валентин, брат-король.
Наконец-то!
— Ты знаешь, кто я?
— Я знаю тебя. Я знал твоего отца. Я знал многих до тебя.
— Ты говорил с ними?
— Нет. С тобой первым. Но я знал их. Они меня не знали, но я их знал. Я прожил много оборотов океана, брат Валентин. И я наблюдал за всем, что происходило на суше.
— Ты знаешь, что происходит сейчас?
— Знаю.
— Нас уничтожают. И ты участвуешь в этом уничтожении.
— Нет.
— Ты руководишь мятежниками-пиуриварами в их войне против нас. Нам это известно. Они почитают вас как богов, а вы их учите, как извести нас.
— Нет, брат Валентин.
— Я знаю, они поклоняются вам.
— Да, они молятся нам, поскольку мы боги. Но мы не поддерживаем их. Мы даем им лишь то, что дали бы любому, кто обратился бы к нам за помощью, но не ставим целью добиться вашего изгнания из этого мира.
— Вы наверняка ненавидите нас!
— Нет, брат Валентин.
— Мы охотимся на вас. Мы убиваем вас. Мы поедаем вашу плоть, пьем вашу кровь и делаем безделушки из ваших костей.
— Да, это правда. Но почему мы должны ненавидеть вас, брат Валентин? Почему?
Валентин ответил не сразу. Он лежал рядом со спящей Карабеллой, похолодевший, дрожащий, с благоговейным трепетом осмысливая все услышанное: спокойное признание в том, что драконы — боги (хоть и непонятно, что сие означает); отрицание соучастия в мятеже, а теперь еще и поразительное утверждение об отсутствии ненависти к народам Маджипура за все, что они сделали. Слишком много для одного раза, сокрушительная лавина нового знания обрушилась туда, где перед этим был лишь звук колоколов да ощущение чьего-то дальнего, неясного присутствия.
— Значит, вы неспособны на гнев, Маазмурн?
— Мы понимаем, что такое гнев.
— Но не чувствуете его?