…Связь молоденькой дипломницы или аспирантки со своим научным руководителем была в их кругу делом настолько привычным и обыденным, что никого не только не шокировала, но даже не удивляла. Всезнающие институтские кумушки из вечных старых дев поленились чесать языки – уж больно банальной выглядела эта история, да и взрослые люди, в конце-то концов! Вот ежели бы наоборот: ей лет за тридцать и страшна, как ядерная война, а он – мальчик-картинка со студенческой скамьи… И кумушки мечтательно вздыхали. Ветлугин попытался было на правах главы клана и ревнителя феодально-рыцарских добродетелей почитать любимому вассалу вяловатую мораль и заикнуться даже, что Андрюша все едино, дескать, разведенный, и как образец порядочности… А уж они всей лабораторией так рады будут… Да свадебку веселую с честным пиром устроят… Но натолкнулся он на такой корректно-жесткий, вежливый, до оттенка легкого презрения отпор, что виновато съежился и чуть не два часа перед Андрюшей извинялся за неделикатную попытку лезть в столь тонкие материи.
Самое интересное – Алаторцев на какое-то время действительно сделал ее почти счастливой! Он не стал ее первым мужчиной, но по-настоящему женщиной Мариам почувствовала себя именно с Андреем. Приняв безоговорочно его главенство, его правила игры, хоть для нее это игрой ни на секунду не было, она первые два-три года была вполне довольна такой жизнью и другой не хотела. Мариам подолгу жила в его квартире, готовила ему еду, заботилась о его одежде, словом, была связана с любимым сотнями бытовых нитей, таких важных для женщины. Она научилась очень чутко улавливать момент, когда Андрей уставал и начинал тяготиться этой квазисемейной жизнью, и на время печально отходила в сторонку, ограничивала себя встречами в институте и редкими, но бурными ночами.
Кроме того, ей было безумно, до криков и стонов хорошо с этим человеком в постели; до встречи с Алаторцевым она просто представить не могла, что такое бывает. Даже тень мысли о том, что она может изменить Андрею с другим мужчиной, не приходила в голову Мариам, хотя он и не думал скрывать, что в его жизни она далеко не единственная. "Пусть так, – думала она, – но ты-то единственный. И все равно я лучше, чем все твои бабы, рано или поздно ты всегда возвращаешься!"
Но до бесконечности эта идиллия длиться не могла. Наступало отрезвление. Не сразу, постепенно, от случая к случаю, от разговора к разговору Кайгулова стала понимать, с кем свела ее судьба. Но было уже поздно, Алаторцев пророс в ее жизнь так глубоко, что рвать пришлось бы только с кровью. Любовь ее никуда не делась, но приобрела горьковатый привкус, и горечи этой становилось все больше и больше…