. Баба, грохотал отец, и опять хлопал дверью.
Мария, мать Саши, мальчика жалела и втайне от отца разрешала ему играть в девчоночьи игры. Саша захотел научиться шить и вышивать — и Мария учила его этим нехитрым премудростям, тщательно пряча рукоделье сына перед приходом Игоря. Малыш мыл посуду и вообще вертелся около матери, присматриваясь, как она готовит еду, как одевается, как наносит макияж — всё это его страшно интересовало. Ещё его увлекали танцы. Он изобретал их сам или копировал увиденное в телевизоре и долго и с наслаждением, надев мамину юбку колоколом и подоткнув её, кружился в вихрях музыки. Ему нравились и старинные менуэты, и твист, и рэп. Мать, опять же потихоньку от папы, записала его в кружок танцев, и оказалось, что у Сашки удивительное чувство ритма и прекрасная пластика. Женская пластика. А какие сладкие сны видел Сашка. Будто он — это девушка с ярко-синими глазами и длинными тёмными волосами по плечам, а рядом — капитан Грэй, который точно увезёт её под алыми парусами далеко-далеко, и они так счастливы, как бывает только в детских снах. Маячила где-то рядом тень мерзавца Меннерса, поразительно похожего на папу Игоря, но Сашка с капитаном Грэем пили столетнее вино из бочки, на котором было написано «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю», и смеялись, и звонким голоском Сашка рассказывала любимому, как его ждала, — немота в снах исчезала бесследно. И они забывали о тени злобного Меннерса, и она растворялась в свете горячего солнца, таяла, как и не было. И как тяжело было просыпаться и вновь изображать из себя правильного мальчика. Очень хотелось всё время спать и видеть эти сны — явь была слишком чуждой, слишком недружественной и грозила какой-то неясной опасностью, от которой, в силу её неясности, невозможно было уберечься, укрыться, сбежать.
Настоящая катастрофа разразилась, когда Сашка пошёл в школу. Его женственность не могла оставаться незамеченной. Мальчишки над ним смеялись и жестоко издевались, заставляли в туалете снимать перед всеми штаны, чтобы убедиться в том, что Сашка — мальчик, и гоготала вся школа: «неженка», «девчонка». Нет для мальчишки в таком возрасте худшего оскорбления, чем ярлык «девчонки», но маленькая душа разрывалась на части: с одной стороны, хотелось убежать и повеситься в каком-нибудь укромном углу, с другой — зачисление его в девичий стан было даже лестно, и будто таял, растворялся в груди невыносимый, пронзающий сердце железный кол.
Он рос в этом аду и превращался в изящную миловидную девушку — считаясь юношей по паспорту и первичным половым признакам. Дома он примерял мамины платья, надевал её туфли на шпильках, пробовал краситься, как она. Помада, тушь для ресниц, лёгкая пудра — ах, как это было чудесно! Главное — успеть смыть всё это и переодеться до прихода отца. Но куда спрячешь женственные манеры, походку, желание говорить, пусть жестами, на традиционные женские темы — о родственниках, еде, одежде? В его редком общении с обычными девушками не было и тени сексуального интереса: просто он среди них чувствовал себя своим, как с сёстрами. Но обеспокоенные учителя вызывали родителей в школу: мальчик растёт с педерастическими наклонностями, примите меры. После таких бесед Игорь бил сына табуретом по голове: ты не будешь гомиком, кричал он, не будешь, не будешь, не позволю…