Буквы мелкие - побольше текста старался Талвеон на немногих листах уместить. Почерк четкий, красивый. Но, видно, оттого что писал узник в полумраке, а может, и вовсе ночью, при слабом свете луны, иногда строчки шли неровно, прыгали.
"Вне человеческих дел и человеческих мыслей добра и зла нет", - так начиналась рукопись. И уже первая эта фраза стала для Лорка потрясением. В ней одной столько отступничества заключалось, что только за нее можно в тюрьму угодить. Это ведь явное противоречие учению о Двух Берегах, о благих и злых духах, одни из которых слабую человеческую душу к дурным поступкам склоняют, а другие - в хороших начинаниях поддерживают. Противоречие догме о сотворении мира между Двух Берегов, а значит, и о его Творце.
А дальше... Дальше были другие мысли, такие же поразительные, душу и все представления, которые незыблемыми казались, переворачивающие. На нескольких убористо исписанных листах столько поместилось такого, что должно было в трепет повергать, приводить в ужас... Но Лорка не приводило, а... интересовало. И за живое трогало. Потому что это не как сочинение Марвена Путешественника, в котором о верованиях совсем уж странных рассказано, вроде поклонения какому-нибудь камню, как богу, ежели в этом камне дырка обнаружится или определенный узор. Тут другое. Талвеон не чужие убеждения свысока, как нелепые, не описывает, а высказывает свои мысли, истиной их не именуя. Только первое утверждение про добро и зло вне человеческих мыслей у него самое непреложное и есть, а дальше - рассуждения, примеры, доказательства. И именно потому, что не провозглашает он свои слова единственной правдой, с которой поспорить нельзя, им верить хочется.
Лорк вдруг поймал себя на том, что как что-то очень дорогое прижимает рукопись Талвеона к груди. Нет, не сможет он ее сжечь, как узник советовал. Но ведь и правда опасно ее у себя оставлять, и для него самого, и для Талвеона...
Вот как получилось: думал Лорк утешение, разрешение своих сомнений у узника этого найти, а нашел еще большие сомнения. Теперь от бунтарских мыслей, от мятежных дум и вовсе голова разрывается. Невозможно дольше в четырех стенах сидеть, словно тоже в камере... На волю выйти надо. Но рукопись тут бросать нельзя. С собой только ее взять остается.
Нашел Лорк в своих вещах пустую ладанку, свернул в несколько раз листы, потуже сдавил в ладонях, спрятал в полотняный мешочек и на шею повесил. Теперь на груди рядом - медный знак двухбережной веры и ладанка эта. Вот уж соседство - старннее не придумаешь...