Его отношения с женщинами никогда, почему-то, не складывались должным образом, и в конце концов, он перестал пытаться заигрывать даже с «вольными давалками», предпочитая пользовать, не так уж часто, кстати, проституток по вызову. Но такие чисто физические удовольствия не оставляли после себя практически ничего, кроме смутной досады на себя и свой организм. А о всепоглощающем удовольствии Любви он старался вообще не думать. Когда-то что-то было. Но кончилось всё сильной обидой, разочарованием и отбило всякое желание сделать ещё попытку предложить кому-нибудь свою способность любить. В конце концов, как всё, чем не пользуются, его стремление и способность любить атрофировались, избавив его от своих беспокойных порывов. Теперь ему вполне хватало, сидя в кафе, наблюдать за движениями плотных бёдер двух снующих меж столов официанток и посетительниц. Идя по улицам, он никогда открыто не разглядывал женщин и девушек, предпочитая делать это из окна автобуса или со своего балкона. Так было спокойней и легче.
Он даже не осознавал, что каждый день старается посильнее утомиться, чтобы придя домой и немного посмотрев телевизор, лечь на диван и быстрее уснуть. Выходные всегда раздражали его, потому что ему обычно нечем было заняться в эти дни. Впрочем, с недавних пор он пристрастился обильно разбавлять пустоту этих дней пивом; а давящую тишину можно было заглушить хрустом чипсов и сильными басами хорошей стерео-системы. Вообще-то, как оказалось, заглушить можно практически всё, что исходит «из нутра». Ведь это твоё «нутро», и ты над ним хозяин. Или…?
***
Она открыла глаза, почувствовав, что окончательно проснулась. Из-за плотно задёрнутых штор в хорошо обставленной спальне стоял желтоватый полумрак. Большой спальный гарнитур с двуспальной кроватью был красивым и явно дорогим. Её давно не смущало и не навевало никаких мыслей то, что она всегда спит одна на такой большой кровати. К своему одиночеству она относилась как к совершенно естественному, устраивающему её, положению вещей. Делить постель с кем-то она считала довольно неудобным и ограничивающим делом. Секс её не волновал вообще. Правда, в своё время она строго осознано и, можно сказать, расчетливо имела короткий сексуальный опыт; во-первых, чтобы узнать, что это за ощущение, когда…, во-вторых, и это, наверное, и было первопричиной, чтобы не считаться «старой девой». Свои ощущения она расценила как малозначимые и перестала испытывать к мужчинам даже тот слабый интерес, который, всё-таки, существовал у неё в пору ранней молодости. Впрочем, она не исключала для себя возможности позволить «это» кому-либо, если у неё буду к тому веские причины. Одно время она даже заподозрила в себе лесбийские наклонности, но, как оказалось, и женщины не волновали её в чувственном смысле. В конце концов, она пришла к выводу, что чувственность – не её стихия, и с тех пор спокойно жила в своё удовольствие, не ощущая никакой ущербности в том, что живёт одна. Мысль о том, что она могла бы, в принципе, иметь ребёнка внушала ей эмоции, которые обычно выражаются в слегка раздражённом передергивании плечами. Детей она считала довольно вредными и утомительными существами, и оставляла их «производство» и воспитание на долю других «добровольных мучеников». К проявлениям «женских неприятностей» собственного организма она относилась к совершенно бессмысленному, но неизбежному неудобству.