Она откинула одеяло и спустила ноги на пол, автоматически одёрнув подол задравшейся сорочки на колени, как будто кто-то мог увидеть её заголённость. Эта привычка сохранилась у неё с самого детства; мать с раннего возраста приучала её «следить за своим подолом», и, въевшись в подсознание, это определило многие её машинальные жесты и движения на всю жизнь. В силу воспитания, её застенчивость, свойственная большинству девочек, приобрела гипертрофированную форму; даже в сильную жару она не позволяла себе ходить по дому голышом, как это делали многие её знакомые, говорившие об этом с самодовольным хихиканьем даже в присутствие мужчин. Даже сами эти разговоры казались ей поддразниванием и лёгким заигрыванием с мужиками, которые сразу начинали что-то себе представлять и слюняво лыбиться. Ей казалось это таким пошлым. И хотя большую часть времени шторы на всех её окнах были задёрнуты, по дому она всегда ходила в длинных красивых халатах.
В её квартире не было того запаха, который обычно царит в «женских» квартирах – сладкая смесь ароматов парфюма и косметики, время от времени разбавляемые аппетитными запахами чего-нибудь приготовляемого на кухне. В её же квартире стоял запах просто обитаемого помещения, почему-то вызывающий ассоциации с детской присыпкой. Обставлена квартира была довольно дорогими гарнитурами, которые, однако, не несли на себе «хозяйского отпечатка» и смотрелись так же, как и когда стояли в мебельном салоне. Особенно это касалось массивной мягкой мебели, на которой, практически, никто никогда не сидел. Смотреть телевизор она предпочитала в спальне, лёжа на кровати, так что большим «Панасоником», стоящим в зале, она пользовалась только изредка, когда смотрела видео, что случалось не часто.
Кухня тоже выглядела как в рекламном проспекте; ей не хватало того тёплого, аппетитного уюта, ощущения душевного благополучия, особенно чувствовавшегося зимой, когда кухня мутновато отражается в замерзших снаружи окнах. Готовила она себе всегда что-нибудь попроще, предпочитая иметь дело с полуфабрикатами; и не смотря на то, что иногда это были довольно дорогие продукты, запах при их приготовлении были, всё-таки, какими-то «не домашними». Впрочем, ей это и в голову не приходило. Особых предпочтений в еде у неё не было; смысл еды для неё заключался в питании организма. Иногда, когда её приглашали в гости, она могла, даже довольно искренне, оценить вкусность угощений; но у неё никогда не возникало даже мысли, чтобы попросить у хозяйки рецепт, чтобы приготовить это потом самой. К тому же, гостей к себе она никогда не приглашала; свои дни рождения она обычно отмечала на работе, устраивая небольшие «чаепития»; близких родственников у неё не было – строгая мать умерла несколько лет назад, пару лет перед тем «старательно» проболев; а с «задушевными» друзьями у неё никогда ничего не получалось.