Оставив в стороне грейдер, мы бойко шли по степной дороге навстречу встающему солнцу. За плечами на палках болтались узелки с харчами и сандалии. Свой узелок Инка повесила на мою палку, а тапочки — на Димину. Она со смехом кружилась и пританцовывала впереди нас, и ее юбка колоколом взлетала, открывая смуглые полноватые ноги. Но вскоре танец ее прекратился — степь широкая, а дорога длинная.
Мы шли уже несколько часов. Терпкие запахи чебреца и полыни дурманили голову, вызывали непонятную зависть к лужайкам, усыпанным ромашками, конским щавелем, сурепкой и пасленом. Вот мы уйдем, а все эти цветы останутся красоваться и гореть на солнце…
Наконец пылающий шар добрался до зенита, и раскаленная степь заструилась зыбким маревом, вызывая миражи. Вдруг поднимется на горизонте зеленая роща или залучится стрежень Дона в тревожном мареве.
Но вот дорога скатилась в лощинку с крутыми стенками, и смутная догадка растревожила меня: «Это же Атаманская… Найти бы ту отцовскую пещерку…» Мы свернули не сговариваясь и пошли по дну балки, которая постепенно становилась шире и глубже. Ее крутые стены увеличивались, будто лезли в небо, появлялись глубокие щели, пробитые дождевыми ериками, кусты терна и маслины. Из кустарников вывернулся ручей.
Вскоре мы набрели на родник и припали к пробивающимся сквозь белый песок струям. Дикий сад становился гуще. Из-за увала выплыли ореховые деревья — могучие великаны, а за ними тютина, яблони, абрикосы, вишни. На длинных лозах гроздьями темнели орешки. Балка будто раскрылась перед нами. Ручей забурлил сильнее и полноводнее, песчаные стены разрезались боковыми балочками, по которым водопадами обрушивалась буйная зелень. За деревьями внезапно возникали серые скалы, в расщелинах свиристели птицы, в глинистых влажных откосах виднелись пещерки.
Щуры — красно-желтые птицы с хохолками и длинными клювами — посвистывали у многочисленных нор, продолбленных в песчаных стенах, таскали червей своим щурятам.
Мы взобрались на лобастую скалу, и в глаза ударил сверкающий Дон, его стрежень играл и слепил, как казачий клинок.
Я опустился на замшелый выступ. Столько отмахать без передышки! Даже есть не хотелось, хотя под ложечкой уже не сосало, а давило.
Мы отлежались у ручья, пожевали хлеба с луком, диких яблок и запили родниковой водой. Голод не утолили, а лишь обманули желудок, да мы к такому давно привыкли. С самого детства. И все мечтали, как бы наесться досыта.
Небо незаметно наливалось синью. Солнце спряталось за курчавые рощицы на том берегу.
Я пошел вверх по ручью и заметил, что расщелина сужалась, и тут набрел на пещеру. Вход в нее был закрыт ловко пристроенным камнем. Густой и разросшийся куст шиповника словно сторожил вход в пещеру и в то же время скрывал ее от посторонних глаз. А вверху деревья совсем закрыли небо, тихонько журчал ручей под скалой, похожей на горб верблюда. Мы развели костер у входа в пещеру и растянулись на сухой траве, устилающей земляной пол углубления под нависшей скалой.