Циничная фраза на корню обрубила взволновавшую всех тему. На другого накинулись бы с попреками, могли и стукнуть. Невыносимая неизвестность озлобила и вымотала народ до предела. «Этой», не скрывающей своего аморального прошлого, не стали перечить, хотя согласных с нею не было. Не для того же со спецконтингентом «нянчились» так долго, чтобы погубить его на краю земли!
Люди высыпали на палубу. На причале стояли ледоколы, лесовозы с сырьем, баржи-тысячетонники с разным товаром. Ни один из ждущих погрузки экспорта и транспортных кораблей, как выяснилось, не собирался вывозить эмигрантов.
Похоронить Бенешявичюса в земле не дали, велели бросить в открытое море. Раз уж оно измучило человека до смерти, значит, затребовало. Пока пароход затаривался, пассажирам разрешили побывать в поселке.
Жители Тикси считали порт обособленным от материка островом. Бытование островитян и впрямь отличалось от жизни остальных советских граждан максимальной отдаленностью от зон боевых действий, двойной зарплатой и привозным «из-за бугра» снабжением. Мечтая о покупке дома с садом в южных тылах, кое-кто из вольнонаемных соглашался работать в нечеловеческих условиях и на самых дальних островках и мысах, куда правительство направило после Алтая социально-чуждый элемент.
Причина очередной депортации спецпоселенцев, о чем они пока не знали, была проста. Основные рыбопромысловые водоемы Советского Союза оказались на затронутых войной территориях и прекратили обеспечение страны морским продуктом, а Якутский госрыбтрест неожиданно начал существенно перевыполнять план, словно вся рыба из других морей рванула на север. План якутской рыбодобычи вырос в шесть с половиной раз, но завербованных не хватало, и руководство страны решило воспользоваться трудом переселенцев. Бессрочно выселенных русских, прибалтов, ленинградских немцев и финнов, позже – более пяти тысяч якутских колхозников из Чурапчинского района, виновных перед государством в постигшем их места неурожае, доставили сюда поднимать рыбную промышленность.
…Груженый караван тронулся к конечному пункту. Пароход тащил баржи со стройматериалом, бочками и продовольствием. Первыми, кого увидел Хаим, выйдя из трюма хоронить учителя, были птицы. Стройный клин гусей устремился на запад. Что свободным птицам до войн и рубежей? Они летели к теплу. А вокруг парохода выныривали любопытные нерпы. Их усатые, большеглазые морды смахивали на добродушное лицо булочника Гринюса. Волны щетинились и опадали, пенные брызги студили щеки, как снег. Холодный августовский день Заполярья напоминал глубокую литовскую осень, когда северные ветра рвут пену с балтийских волн…