— Дак как же так? Такого не может быть.
— А вот и бывает. У нас в селе лез на меня один здоровенный мужик. Я ему и откусил нос.
— А он что? Без носа так и остался?
— Сопилка у того мужика была большая. Половинка осталась при нем. Ничего, с ней и ходил.
— Как же тот мужик тебя не убил?
— Боялся, обходил стороной.
— Во какой Аника-воин у нас. Берегите, братцы, свои носы.
В светлых глазах Огудина пляшут хитрые огоньки. Он молодецки расправляет свои усы.
У Еремея две неистовые страсти: любит поесть и поспать. Есть он может сколько угодно, а спать — хоть сидя, хоть стоя, где попало.
— Главное твое оружие, Ерема? — спрашивают для смеха товарищи.
— Обнаковенно, — тянет солдат, хитро щуря глаза, зная, что ребята хотят позабавиться.
— Что обнаковенно?
— Главное оружие мое — ложка и котелок, — и он проворно вытаскивает из-за обмотки на ноге ложку и выстукивает по котелку, как по барабану, дробь.
Ночью Еремей Огудин был в карауле у самолета. Отстоял два часа, а на рассвете сморило, и он заснул, сидя на фанерном ящике в обнимку с винтовкой. Стоянка огласилась громким храпом. Тут как раз дежурный по аэродрому прапорщик с двумя солдатами.
— Это что такое? — возмутился прапорщик. — Сон на посту?
— Погодьте, господин прапорщик, — тихо попросил солдат. — Устроим Ереме спектакль…
Втроем они оттащили легкий "ньюпор" подальше, за другие самолеты.
— Подъем! — закричал над самым ухом Огудина прапорщик.
Еремей вскочил, очумело глядя на проверяющих.
— Где самолет, рядовой Огудин? Немец угнал? Я видел: какой-то аппарат взлетел. Под суд пойдешь.
Огудин, напуганный до смерти, бросился на колени.
— Братцы, не губите христианскую душу. Помилуйте раба божьего Еремея.
— Обязанности часового знаешь? — строго спросил прапорщик.
— Знаю, ваше скородие, истинный Бог, знаю.
— А почему спишь на посту?
— Бес попутал, ваше скородие.
— Отсидишь на гауптвахте. А сейчас тащи самолет на стоянку.
Кряхтя и причитая, откуда только сила взялась, Огудин прикатил "ньюпор" на место.
Командир авиаотряда поручик Хорунжий вынужден был доложить об этом случае капитану Крутеню.
Евграф Николаевич тогда посмеялся. Он знал этого солдата. Но караульная служба его озаботила. Немцы могли забросить на аэродром лазутчика. А самолеты надо было беречь, как зеницу ока.
4 июня 1917 года Крутень получил телеграмму: "Начало будущей работы молодой авиагруппы ознаменовано блестящим подвигом славного боевого командира капитана Крутеня, под командой которого она успешно умеет конкурироваться с 1-й авиагруппой, насчитывающей уже за собой около двадцати окончательных решительных побед. От души поздравляю капитана Крутеня. Ткачев".