На воздухе ему стало легче. Он привычно завернул в универсам, накупил вкусной еды, фруктов и через пятнадцать минут уже поднимался в лифте, ответно улыбаясь приветливой пожилой немецкой паре.
Около лифта женщина в униформе чистила пылесосом ковер. Латышев шел и чувствовал спиной ее любопытный взгляд. А может, ему это просто казалось. Слишком уж все происходящее напоминало однажды виденное кино.
Из-за неплотно прикрытой двери доносился звук работающего телевизора. Латышев стукнул и, не дожидаясь ответа, вошел.
Девушка сидела на полу, обложенная со всех сторон светящейся хрусткой тафтой. Это было то самое платье, край которого выглядывал из створок шкафа.
Она подняла лицо от шитья, улыбнулась большим ртом.
– Видишь, подол подрубаю.
Волосы ее были подняты. Лоб закрывала сходящаяся уголком возле переносицы челка. Смуглый румянец на скулах оттенял прозрачные, тщательно подведенные глаза, а плечи сияли нежным загаром. Видно было, что утром она основательно занималась собой. И Латышев опять подумал, что не заслужил ничего подобного.
– Зачем же руками? Ведь на машинке, наверно, быстрее и легче.
– Hand made. Совсем другая история. А машинка есть. – Девушка указала на бельевой комод, где стояло нечто, что прежде Латышев принял за миксер. – Портативная. – Девушка взглянула на Латышева, извернулась и быстро задвинула открытый ящик прикроватной тумбочки. Внутри тихо звякнули склянки. – Извини, у меня тут, как всегда, легкий бедлам.
– Мне нравится. Очень. – Латышев не видел ничего, кроме коленей девушки, выступающих под нарядной белой, с нежным кремовым отливом тафтой и повторил: – Очень.
– А я тут одним глазом видик смотрю. Погоди, сейчас звук убавлю.
И она принялась искать в шуршащих складках тафты пульт.
Снимая плащ и перекладывая в холодильник продукты, Латышев косился на экран.
– Что это, не узнаю.
– О! Да это же чудо. «Завтрак у Тиффани». – Девушка наклонилась и быстро перекусила короткую нитку. – Ты же знаешь, я любительница мелодрам. – Она хмыкнула и подвинула ткань, освобождая место рядом с собой. – Садись.
Латышев опустился на ковер, стараясь не думать о сердце, которое продолжало тихо ныть.
Девушка, подняв руки к лампе, вдевала новую нитку в иголку, при этом успевая с удовольствием посматривать и на свое отражение в зеркальной двери стенного шкафа, и на экран телевизора.
– Из-за этого тумана темно. Как будто все время вечер. Романтично, правда?
Латышев склонился, начал целовать ее коленки, обтянутые праздничной ломкой тафтой.
– Осторожно! – Она рассмеялась и ласково отстранила его голову. – У меня же иголка в руках. – Латышев вздохнул и подчинился. – И вообще, какие эти американцы странные. Нет, ну ты подумай, не нравятся им, видите ли, печальные концовки! – Она говорила, прелестно гримасничая, понимая, что нравится Латышеву и что он готов хоть целую вечность вот так сидеть, смотреть на нее и слушать ее щебет. – Видишь? – Она ладошкой повернула лицо Латышева от себя в сторону экрана. – Все будет хорошо до тех пор, пока они не вернутся искать этого дурацкого рыжего кота. Хеппи-энд, поцелуй под дождем. Невероятная пошлость! Или вот, например, «Снега Килиманджаро»…