«Чегой-то он тут роитьсси-то», – подозрительно подумала Люба и продолжила скрытое наблюдение.
В больших, поместительных и точно прокопченных руках Григория тонкие прутики непонятного происхождения казались еще более хрупкими. Опускаясь на корточки, Григорий втыкал подле каждого черенка колышек и аккуратно подвязывал их узким бинтом. Движения его были мягкими, гладящими. И действовал он так спокойно и уверенно, будто знал, как извлечь толк из этой заведомо неплодородной земли.
Люба накинула поверх халата куртку, потому что весенние утренники были холодными, и вышла во двор. Ей не нравилось, что этот посторонний мужчина возится в ее земле.
Она встала прямо над Григорием и стала ждать, когда тот поднимет голову. Но Григорий головы не поднял, а, продолжая окучивать саженец, кивнул оказавшимся в поле его зрения Любиным тапочкам:
– Здравствуй, Люба.
Голос его звучал глухо и без всяких интонаций.
– Зрассьть, – произнесла Люба, не разжимая рта, и сделала шаг назад от нежной, напитавшейся водой лунки.
– Там вон слива, – так же без интонаций сказал Григорий, указывая в противоположный угол газона. – И тут слива и две яблони, – он кивнул на соседние лунки. – А это, – он склонился над только что подвязанной веточкой, – это абрикос. – Потом помолчал немного и добавил: – Только он никогда здесь не приживется.
– Тогда зачем садить-то? – спросила Люба, хотя разговаривать с этим непонятным мужчиной не входило в ее первоначальные планы.
– Пусть будет, – ответил Григорий, выпрямился и остался стоять рядом с Любой, растирая в руках комок земли.
– Откуда по-нашему так хорошо знаете? – спросила Люба, немного сторонясь, потому что от угольев, которые тлели под высокими скулами мужчины, веяло жаром.
– Учителем был. В сельской школе. Давно. – Земля перестала сыпаться, и Григорий отряхнул руки.
– Ясно, – сказала Люба, хотя ничего ясного в этих словах не было. – Ясно, – повторила она, шмыгнула носом и добавила с вопросительной интонацией: – Ну, пойду я?
– Иди, конечно, – согласился Григорий и принялся за последний, самый маленький саженец.
Люба думала, что посадки Григория не приживутся: завянут через неделю, или мальчишки, гоняя мяч где ни попадя, их вытопчут, или машина подавит, случайно заехав на газон. Но ничего этого не произошло. Повязанные белыми бинтами, саженцы напоминали стоящих навытяжку раненых деток. Наверное, поэтому все были с ними осторожны.
Саженцы принялись, и даже та абрикосовая веточка, на которую Григорий не возлагал никаких надежд. По вечерам Люба видела, как Григорий с тяпкой и ведром возится в своем саду. А большую часть дня он проводил в подвальном помещении выросшей за квартал от них новостройки, где арендовал небольшую площадь под сапожную мастерскую.