— И вправду, Палаш, подлей ребяткам, — поддержала Клавдию сухощавая, с
большими смуглыми руками и таким же смуглым и большим морщинистым лбом старуха
Ганка. — Школу делают, вон как, днями и ночами стараются. Исхудали.
— Так на ночной работе и кони худают! — поджег кто-то.
Вокруг засмеялись.
— Да погуще подлей, с мясом, — будто и не слыша ни смеха, ни новых подначиваний, говорила стряпухе старуха Ганка. — Мужиков всегда кормить хорошо надо.
— А я что, отказываю, что ли? — взвилась Пелагея, которая все это время сидела возле термосов и, блаженно глядя вдаль, будто утопив там свои глаза, и покусывая травинку, думала о чем-то.
Потом, подавая охапки наверх, Вадим случайно услышал разговор Клавдии и бригадирки.
— Да ну их, таких женихов.
— А что ж еще надо? Красивый, умный. И не пьет, поди. Вон как смотрит на нее, — насмешливо говорила Клавдия. — Нет, Валентина, девку ты зря обидела.
— Ничего.
— Да как ничего. Вон, поглянь-ка, до слез добралась.
— Успокоится.
— Успокоится-то успокоится... Только, подруга, вот что я тебе скажу: выросла Галя твоя, красавица стала, вот-вот заневестится. Это, девка, дело такое, что не отложишь, не запретишь. Вспомни, как сами-то, а? — И захохотала, легко, беззаботно, так, должно быть, смеялась она лет двадцать назад.
— Смейся... Легко тебе говорить: у тебя, Клавдия, парни одни, с ними все легче. А у меня одна-одинешенька — доченька. Вот и подумай, как тут поступить.
— А, перестань. Что зазря голову морочить и сердце рвать? На девичьи ворота крючка не приделаешь. — И опять захохотала.
— Во, хохочи, дура. Я к ней с сердцем, а она...
— Я ж тебе говорю — перестань. Наше бабье дело такое...
— Какое же?
— А такое, что все до поры до времени. И как подойдет оно, то время, про которое в песнях поют да в кино показывают, так сразу и бросаемся в этот омут, да еще с закрытыми глазами. — Клавдия сказала еще что-то, чего Вадим уже не расслышал. Говорила она лениво и устало, словно все уже знала наперед, а потом снова рассмеялась, словно выпустила свой раздольный голос на волю.
А что может быть между нами, думал он, напрягаясь под очередной охапкой и чувствуя, как ломкие колючие сенины сыплются на плечи, на руки и грудь, прилипают к потной коже, щекочут. Что может быть? То, что было уже не раз? То, что было уже не раз...
Вечером, когда завершили наконец высокую, как башня, скирду, Клавдия подошла к Вадиму, грубовато толкнула его в бок и сказала громко:
— А вилы, Валентина, вам парень поможет отнести
Он шел, взвалив вилы на плечи, и смотрел, как играют на смуглой Галиной щеке розовые блики уходящего за лес солнца. Один раз он споткнулся о камень и чуть не упал, уронив при этом с одного плеч двое или трое вил. Шедшие впереди оглянулись; девушка буквально встрепенулась, шагнула к нему, но вдруг остановилась, не зная, как поступить дальше, а мать спросила, не помочь ли.