— Вам, такому умному и привлекательному мужчине, — ответила Батиста, — не надо ехать в Париж, чтобы отдохнуть и развлечься. К тому же на следующей неделе в Эпсоме[5] скачут две ваши лошади, а вы вряд ли стали бы пропускать такое важное событие ради нескольких балов и посещений Гранд Опера.
Граф удивился, насколько точна была эта догадка, но ему не хотелось признавать ее правоту:
— Я вернусь до начала «Королевского Аскота». — Он действительно надеялся быть в Англии к началу скачек.
— Как бы мне хотелось посмотреть, как вы выиграете «Золотую Чашу», — печально вздохнула Батиста.
— В этом году мне может не повезти. Хотя я и думаю выставить на скачки сразу двух своих лучших лошадей.
— Но вы ведь постараетесь выиграть!
— Каждый участник состязаний стремится победить. Но на таких скачках, где представлены только первоклассные лошади, всегда присутствует элемент удачи. Иногда все зависит от жребия, от состояния беговой дорожки. Иногда лошадь подходит к состязаниям не в самой лучшей форме, а бывает, что жокей оказывается не так сметлив, как ты предполагал.
— Все в жизни немного зависит от случая, — согласилась Батиста. — Я помню, мама как-то сказала: «Повезло тому, кто родился красивым, умным и богатым, но для счастья нужна любовь, а тут уже ничего не предугадаешь».
— Полагаю, что ваша мать, говоря это, подразумевала свой брак, — съязвил граф.
— Наверное, так и было, — подтвердила Батиста. — Маму выдали замуж в семнадцать лет. Ее родители, сами не будучи людьми состоятельными, посчитали за счастье, когда их дочери подвернулась такая выгодная партия. Но с годами папа очень изменился. Он винил маму в том, что ее красота искушает его, заставляет грешить. Что было дальше, вы уже знаете. Счастье изменило маме.
— Видимо, так оно и было, — согласился граф. — Судя по тому, что вы рассказали о своем отце.
— А мне счастье улыбнулось. Мне посчастливилось встретить вас, милорд.
Девушка вздохнула.
— Мы уже скоро приедем в Париж, и я разыщу маму. Я знаю, что, может быть, никогда больше не увижу вас. Но я всегда буду помнить сегодняшний вечер, этот ужин и все, что вы мне рассказали.
Граф уловил нескрываемую горечь в ее словах. Он улыбнулся, их взгляды встретились, и Ирвин Хоксхед долго не мог оторвать от нее глаз.
Он привык к выражению восхищения на лицах женщин, но Батиста смотрела на него совсем иначе. Он не мог объяснить, в чем заключалось это отличие, но от ее взгляда графу опять стало не по себе.
Граф поспешно встал из-за стола.
— Завтра нам придется рано выезжать, Батиста, — сказал он. — Вам надо отдохнуть.