Называли и полковников — на том основании, что они помоложе и уже потому более активны. И даже Покровского, хотя тот был всего лишь капитаном. Зато энергичным, волевым, что доказывал в последнее время не раз и не два. Тем более весьма многие из русского населения Харбина никакой симпатии к сибирскому правительству не испытывали и любую акцию против него воспринимали с одобрением.
Николаев впал в замешательство. Вдруг повеяло давно забытым зовом трубы. Не на чужую страну напали, на ту, которую он на подсознательном уровне продолжал считать своей, и поневоле плечи распрямлялись, словно на них вернулись погоны. Никакой романтики, элементарное выполнение долга. Кровь, грязь, возможная смерть — обычная мужская доля в тяжелые годы. И повторять не очень хочется, и в стороне оставаться нельзя.
Но тогда как быть с заданием? Не лежала душа к подобным авантюрам, неуловимый партизан был в кое-чем симпатичен Николаеву, и, если честно, следователь сам не вполне понимал причины собственного согласия. Вернее, не знал до конца, выполнит ли он указания или, напротив предупредит Покровского об угрозе.
Только «те» проблемы были в далеком «вчера», а сегодня все переменилось. С точки зрения Николаева. Некие властные люди вполне возможно продолжали мыслить в прежнем русле. Зачем обольщаться? Любому политику самое главное — захватить власть и удержаться на ее вершине. А до прочего особого дела нет. Было время приглядеться ко всевозможным ораторам, начиная с Февраля. Кто не сумел вырваться к власти всероссийской, мигом решили быть хотя бы первыми парнями на деревне и прибрали к рукам окраины.
Не испытывал любви Николаев ни к самым первым, временным, ни ко всем более поздним и как бы постоянным. Не за что. Словеса, за которыми не стоит минимум дел. Хотя, по логике, обязаны были улучшать ситуацию, что-то налаживать, что-то регулировать… Сами же правят. Или приятно укрываться за иностранными штыками?
Все было мелочным, не главным, а главное, происходило там, далеко на западе. Хотя бы сводку узнать! Пусть бывший поручик прекрасно помнил цену любым военным донесениям, а уж тем более — официальным рапортам. И не по злому умыслу, но где-то невольно закрадываются ошибки, преувеличиваются чужие потери, не считать же их прямо в горячке боя. Это — на низовом уровне. На верхнем… Если бы какой-нибудь генерал знал подлинную обстановку на конкретный момент времени, вопрос о победе бы просто не стоял. Да и — немаловажный факт — кто же захочет сообщать об отходе, пока есть надежда отбить утраченное? Военное дело чрезмерной гласности не любит.