– Мама! – раздался откуда-то сверху пронзительный женский голос. – Опять ты за свое! Я же тебя просила просто посидеть несколько минут!
Надежда подняла голову и увидела спускающуюся по лестнице женщину лет сорока, рыжеволосую и густо усыпанную веснушками.
– Извините, – проговорила женщина, обращаясь к Надежде, – мама у меня строгая, всю жизнь учительницей младших классов проработала, а с детьми без строгости никак, на шею сядут…
– Без строгости ни в каком деле нельзя! – возразила отставная учительница, сворачивая вязание и выбираясь из будки.
– А вы к кому? – спросила Надежду Николаевну ее дочь, занимая освободившееся место.
– К Зайцевой Вере Алексеевне, – бодро отрапортовала Надежда.
– Вы, наверное, из Гатчины?
– Совершенно верно. – Надежда смотрела на вахтершу кристально честными глазами.
– Проходите. Вера, наверное, на втором этаже, у окантовщиков.
Надежда Николаевна поблагодарила любезную вахтершу и пошла вверх по лестнице.
Вера явилась сегодня на работу пораньше, чтобы директриса Анна Ивановна не стала возникать по пустякам. Пропуска на вахте никто не спросил – Веру прекрасно знали в лицо, так что пока этот неприятный вопрос отложился на неопределенное время.
В музее все было как обычно – тихий уютный мирок. Оказавшись здесь, Вера снова стала прежней – сотрудницей музея, озабоченной лишь своими непосредственными обязанностями. Только вчера она с тоской думала о том, как надоел ей музей, а сегодня, погрузившись в хлопоты, связанные с выставкой Панаевой, почти забыла о своих неприятностях.
Как и следовало ожидать, рабочий Анатолий запил, не успев сделать и половины тяжелой работы, и теперь все приходилось делать самой. Кроме того, когда из подвала принесли ящик с черновиками Авдотьи Яковлевны, выяснилось, что кто-то перепутал этикетки на ящиках, и вместо черновиков литературных произведений в принесенном ящике лежали записки модисткам и портнихам с просьбами об отсрочке долгов. Окантовщик Казимир Стефанович, на которого всегда можно было положиться, по непонятной причине взял для окантовки матовое стекло, так что ни один из документов невозможно было прочитать, и теперь все нужно было срочно переделывать.
Самая же ужасная неприятность, можно сказать, настоящая катастрофа случилась с важнейшим экспонатом, украшением будущей выставки, с бесценной реликвией, которую хранили и берегли многие поколения музейных работников – так называемым «Авдотьиным платочком».
Этим кружевным платочком великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов вытер слезы своей гражданской жены Авдотьи Яковлевны Панаевой, которые она пролила, узнав о безвременной кончине своего законного мужа Ивана Ивановича Панаева. Платочек бережно сохранялся родственниками неутешной вдовы, от которых и поступил в музей. С этим платочком было связано старинное музейное поверье. Говорили, что, если к нему прикоснется сотрудница музея, у которой случились нелады в семейной жизни, к примеру, ушел муж или какой-нибудь другой близкий человек, все у нее тут же совершенно налаживается, беглый муж возвращается в лоно семьи и в доме воцаряется мир и любовь.