Ей очень не хотелось этого делать. Какой-то внутренний голос настойчиво предостерегал ее от этого шага, и вовсе не потому, что Болховитинов может оказаться предателем. Здесь крылась для нее опасность совсем другого порядка: подсознательно Таня уже боялась своего зарождающегося чувства к этому человеку.
Временами ее охватывало отчаяние, и она почти ненавидела Глушко, Кривошипа, все это подполье, которое создало вокруг нее атмосферу смертельного страха и сейчас мягко, но настойчиво подталкивало к пропасти; ее ни к чему не принуждали, но она понимала, что иначе нельзя – просто нельзя, никак и ни при каких обстоятельствах. Бывали минуты, когда она проклинала свое решение пойти посоветоваться к Кривошипу после того, как Попандопуло сказал ей о своем отъезде; бывали минуты, когда она со злостью и омерзением к самой себе мысленно убеждала кого-то, что нужно было ей уехать в Одессу. Жила бы сейчас спокойно – без немцев, без конспирации...
В одну из таких минут возле нее оказался фон Венк, заговорил о скуке, о плохом настроении и как ни в чем не бывало, пригласил посидеть вечерок в казино. Она тут же согласилась, с каким-то извращенным удовольствием сознавая собственную низость. «Лететь, так уж вверх пятами!»
Они отправились в казино прямо из комиссариата, по окончании рабочего дня. Фон Венк заказал ужин, бутылку вермута. Таня выпила две рюмки, потом третью, ей стало хорошо и безразлично. И даже показалось на минуту, что все еще можно уладить и поправить. Она подумала, что барон – удобный партнер для такого времяпрепровождения. Сидит, курит, помалкивает. Хорошо, что он ее пригласил. Иначе пришлось бы сейчас идти домой, а дома этот мрачный Глушко – не человек, а живой укор. Почему именно она должна просить у Болховитинова эти проклятые деньги?
Они пришли рано, и в казино было почти пусто. Понемногу подходили новые посетители, некоторые знакомые Венка задерживались у столика, кланялись Тане, щелкая каблуками, обменивались несколькими фразами насчет сегодняшнего меню, начинающихся морозов или последней комиссариатской сплетни. Все были какие-то озабоченные, а может, просто в дурном настроении. Немец ведь тоже подвержен смене настроений, а тут еще и погода скверная, и ОКБ ничего утешительного не сообщает, за исключением новой порции брутто-регистровых тонн, потопленных доблестными подводниками на Североатлантических коммуникациях.
– Настроение здесь сегодня совсем другое, – сказала она, следя за тем, как фон Венк в четвертый раз наполняет ее рюмку. – Вы помните, в тот раз? Все были так возбуждены, это было как раз в разгар кавказского наступления. Все думали, что война вот-вот кончится. Вы ведь тоже так думали, правда?