Делая этот вопрос, она пристально глядела на меня, и я чувствовал, что краснею. Что мог я ей отвечать? Конечно, если бы я был хорошим мальчиком, мистер Гапкинс не взял бы меня к себе.
— Я не знаю, что значит совсем испорченный мальчик, — сказал я — я думал, что я не совсем испорчен. Я для одного хорош, а для другого дурен. Вы спросите лучше у мистера Гапкинса, каков я.
— Долго ты был вором?
— Несколько недель.
— Только недель! А часто сидел в тюрьме?
— Ни разу.
— Ни разу! Есть у тебя мать?
— Была, да умерла, когда я был еще маленьким.
— А отец?
— Не знаю, может быть, и он умер; мне это все равно.
— Он верно вор? Почти всегда сидит в тюрьме, а?
— Отец в тюрьме? Кто это выдумал? Он славно задал бы тому, от кого услышал бы такие слова! Мой отец честный человек!
Негодование придало мне смелость взглянуть ей прямо в глаза. Она улыбнулась.
— Так отчего же ты сделался вором? — спросила она. — Как ты познакомился с Джорджем? Он тебе нравится?
— Да, очень, — поспешил я ответить — он очень хороший человек.
— Он хороший человек! — вскричала она со злобным смехом. — Сказать тебе, кто он? Он паук, который незаметно затянет тебя в свою паутину и высосет всю твою кровь!
— Высосет мою кровь?
Горячность, с какой говорила миссис Гапкинс, пугала меня.
— Кровь всякого, кто попадется ему! Он настоящий вампир! Как ты думаешь, зачем он взял тебя ж себе?
Если она не знала зачем, то, пожалуй, Джордж Гапкинс рассердится на меня за то, что я ей скажу; если же она знала, то не стоило отвечать ей. Я понимал, что она, поссорившись со своим мужем, хочет восстановить меня против него; но, вспомнив как обыкновенно вела себя миссис Бёрк, я сделался очень осторожен: если я скажу что-нибудь дурное против хозяина, она завтра же, помирившись с ним, все перескажет ему. Кроме того, убедившись, что она не пьяна, я стал еще больше бояться её. Все это заставило меня отойти к дверям, с намерением при первом удобном случае убежать наверх и запереться в своей спальне.
— Мы с ним поладили, — проговорил я по возможности примирительным тоном — я всем доволен, коли что не так, так об этом можно поговорить завтра утром.
Она несколько секунд глядела на меня с выражением сострадания, смущавшего меня еще больше, чем её гнев.
— Хорошо, если ты это говоришь только по незнанию, — проговорила она. — Ты доволен! Доволен тем, что тебе придется просидеть в тюрьме несколько месяцев, может быть, несколько лет! Доволен тем, что всю жизнь будешь носить имя, которое сделается позором и для тебя, и для всех твоих знакомых. Положим, у тебя нет ни отца, ни матери, но неужели нет никого, кто был когда-нибудь добр к тебе и о ком ты будешь думать, когда тебя посадят в тюрьму за воровство?