— А вы с Рипстоном разве не пойдете?
— Мы пойдем туда, куда всегда ходим, в Ковент-Гарден. Что там делать около реки?
— Может быть, он идет собирать кости, — заметил Рипстон.
— Хорошее дело! Получать по фартингу за фунт, да еще когда наберешь-то фунт? А барочники приколотят: они думают, что всякий идет на берег воровать уголья. Ты за костями, что ли, Смитфилд?
— Нет, я этого дела не знаю.
— Так что же ты думаешь делать?
— Мне все равно. Мне надо только чем-нибудь заработать себе хлеб. Я думал взяться за лаянье, ведь это хорошо, а?
Оба мальчика переглянулись и засмеялись.
— С чего это ты вздумал? — спросил Моульди; — разве ты уж у кого-нибудь лаял?
— Нет, я так только пробовал, учился, помните, вчера на рынке.
— В самом деле? Э, да у тебя славный голос! — сказал Моульди.
Мне было очень приятно слышать эту похвалу.
— Значит, ты думаешь, — спросил я Моульди, — мне удастся найти себе хозяина и заработать этим хлеб?
— Хозяина ты, может быть, найдешь, — отвечал Моульди, — а уж на счет хлеба… — он сделал выразительный жест рукой. — Мы попробовали это дело, да и многие знакомые нам мальчики пробовали, ничего в нем нет хорошего, правда, Рип?
— Еще бы, — подтвердил Рипстон — Что за жизнь! Встанешь поутру, еще совсем темно, должен везти тележку на рынок, потом присматривать за тележкой, пока хозяин закупает разные разности; коли он торгует овощами, надо их мыть и раскладывать, а потом шляться целый день и кричать по улицам.
— Вечером, — подхватил Моульди, — весь товар сложат в одну корзинку, и опять надо бегать с ним да орать, пока не погаснут огни во всех домах, И за все это что получишь? Только что покормят.
— И покормят-то не всегда, — прибавил Рипстон.
Это было далеко неутешительно. Я надеялся сделаться лаятелем, и эта надежда заставила меня бросить отцовский дом и потом идти за Рипстоном и Моульди к Ковент-Гардену. А вот теперь оказывается, что двое мальчиков уже пробовали заниматься лаяньем и бросили это дело, как невыгодное.
— Чем же выто добываете себе хлеб? — спросил я у своих товарищей.
— Чем добываем? Разными разностями, — отвечал Моульди.
В это время мы все трое шли по тому узкому проходу, через который вошли вчера ночью.
— Мы глядим в оба, и что попало, то и хватаем, — пояснил Рипстон.
— Значит, у вас ничего нет определенного?
— Э, нам нельзя быть разборчивыми! — сказал Моульди. — Иной раз так хорошо, что сидим себе да подъедаем жареную свинину, а другой раз куска хлеба не достанем: все дело счастья.
— А всего лучше то, что никогда не знаем, когда подвернется счастье. Вот хоть, например, вчера вечером. Целый день мы не добыли ничего. Не завтракали, не обедали, не ели ни куска хлеба! Нашли в сорной куче несколько кочерыжек капусты, вот тебе и вся еда! Моульди уж и рукой махнул, говорит: пойдем под «Арки» спать, что тут шляться! А я говорю: «попробуем еще немного, коли ничего не будет, мы и пойдем». Только что я это сказал, вдруг слышим кто-то кричит: «Эй!» Видим, стоит какой-то джентльмен, хочет нанять карету. Моульди побежал, привел ему карету, джентльмен дал ему шесть пенсов, да извозчик один пенс. Вот мы и разбогатели: пять пенсов проели, а за два сходили в театр. Мы часто бываем в театре. А ты когда-нибудь видал представление, Смитфилд?