— Кажется, я перепутал время, — ответил Гриффин, снимая шапочку и рукой приглаживая волосы. Его желто-коричневый полотняный рюкзак был как две капли воды похож на тот, который Грейс носила в старших классах. С той лишь разницей, что рюкзак Грейс был изукрашен автографами, символами мира и цветами, нарисованными фломастером, а на этом красовались наклейки «Перл джем» и «Нью одер». С обтрепанной лямки свисал брелок для ключей в виде доски для сноуборда. Грейс заметила и проглаженную заплату, изображавшую самолет, нацеленный на красное сердце. Она задумалась: может быть, это символ его поездки в Нью-Йорк для поисков отца?
— Проходи, — сказала она Гриффину, — я покажу, где ты можешь положить свои вещи.
Гриффин последовал за Грейс, которая повела его по коридору в кабинет Лэза. Он шел медленно, то и дело останавливаясь, чтобы повнимательнее разглядеть висевшие на стенах фотографии и эстампы. Казалось, он старается запечатлеть в своем сознании каждую мелочь. Когда они дошли до кабинета, Гриффин снял рюкзак. Грейс разглядела там пару хоккейных коньков, точно таких же, какие были на женщине в «Скай-ринке». Когда Гриффин подошел к ореховому столу у окна, Грейс сообразила, что сталкивалась с его матерью лицом к лицу уже дважды. Гриффин сел в кожаное крутящееся кресло Лэза. Под его весом сиденье сжалось, издав звук, очень похожий на один из долгих вздохов ее отца, словно бы кресло тоже испытало облегчение от того, что в нем наконец кто-то сидит.
Окно выходило на север, открывая вид на крыши богатых особняков. Грейс настолько привыкла к тому, что во время работы Лэз подолгу смотрит в окно, что не однажды путала раздутые ветром легкие занавески с его силуэтом. На какое-то, пусть очень короткое время эти призрачные образы смягчали острую боль, причиняемую его отсутствием.
Гриффин чувствовал себя в этой комнате как дома. Сложив руки на груди, он откинулся на спинку кресла, потом улыбнулся Грейс.
— Вы не могли бы показать мне какие-нибудь фотографии? У меня есть только один снимок родителей, — сказал он, вынимая фотографию из рюкзака. — Ему уже по крайней мере лет двадцать. — Грейс посмотрела на снимок. Если бы она ничего не знала, то подумала бы, что перед ней Гриффин. — У мамы нет более поздних снимков отца.
Потребовалось время, чтобы Грейс смогла до конца проникнуться смыслом произнесенных слов. «Более поздних снимков». Как будто, глядя на них, она могла каким-то образом ближе почувствовать Лэза, но, увы, на ее фотографиях он был не более доступен, чем на той, которую держал в руках Гриффин. Правда была в том, что Лэз все сильнее отдалялся от нее. День за днем, несмотря на то что она со всеми ухищрениями кудесницы заклинала его вернуться в ее жизнь, она одновременно отталкивала его, отправляла в изгнание, сравнимое только с его собственным, в реальности существующим уходом.