— Скажи ему, чтобы купил простынки, раз уж он там, — сказала мать.
— О чем это ты, Полетт? — спросил Милтон.
— Ну, ты же знаешь: Дж. П. Стивенс. Компания по производству постельного белья.
— Пожалуй, он слишком занят, чтобы покупать простынки, дорогая.
— Хотя бы присмотрелся.
— А ты почему не поехала с ним, Грейси? — спросила Франсин.
— Знаешь, Лэз говорит, что у нее начинается агорафобия, — прошептала мать Грейс, слегка подтолкнув Франсин локтем.
— Агора… что? — спросил Берт.
— У меня не агорафобия, а акрофобия, — сказала Грейс, вспомнив о приступах страха во время их путешествия через Континентальный водораздел. — А еще говорили, что это путешествие продлится совсем недолго.
— Агорафобия? Это страх свитеров? — спросил Берт, листая свой Оксфордский словарь.
— Свитеров? — переспросила Франсин.
— Ну, знаешь, вроде ангоры, — пошутил отец Грейс. — Она боится пушистых свитеров.
— Ты смотрела этот фильм «Арахнофобия»? — спросила Полетт у Франсин. — У меня теперь поджилки трясутся, стоит мне увидеть долгоножку. Грейси тоже терпеть не может пауков. Правда, милая?
Но в данном случае Грейс имела в виду не пауков. Моль — вот что приводило ее в беспокойство. То, как она забиралась в ее ящики и насквозь проедала одежду, оставляя крохотные дырочки, даже если ящики были плотно закрыты, или то, как она умудрялась забраться в запечатанные чехлы. Хуже всего было, когда она находила дохлую моль на подоконнике и та рассыпалась в пыль, стоило до нее дотронуться, будто ее вообще никогда прежде не существовало. Грейс не выносила запах нафталина, так что теоретически Берт был прав — при любой возможности она предпочитала избегать шерстяных вещей.
— Может, все-таки продолжим? — прервал ее Берт.
— Кстати, чья очередь? — спросила мать Грейс, передавая голубцы.
Грейс пропускала мимо ушей шуточки, отпускавшиеся в ее адрес, и ни с кем не спорила. Она думала о норд-осте. На улице по-прежнему было не по сезону тепло. Мысль о снеге, когда за окном было почти шестьдесят градусов, казалась совершенно неправдоподобной. И все же, вернувшись домой, она включила канал, по которому передавали прогноз погоды. Завитки облаков и белые полосы, оставляемые авиалайнерами, завораживали ее.
Глядя на экран, она прозревала драматическое напряжение и даже повествовательную интригу в сгущающихся облаках и областях высокого давления — свидетельство скрытых сил природы. Навязчивая озабоченность отца погодой начала казаться ей едва ли не поэтичной, почти благородной. В ней были рисунок и ритм погребальной песни, ноты скорби. Лэз мог не вернуться к праздникам. Это было необычным желанием, однако норд-ост мог стать ответом на ее молитвы перед Днем Благодарения.