Пирогов поднялся, положил перед ребятами по листу бумаги.
— Опишите каждый свое похождение. Только уговор, не списывать друг у друга. Я никому не скажу, сколько ошибок сделаете.
— Мы им уши надерем, — заверили родительницы. Они не отходили от своих чад. Пирогов кивнул в знак согласия, вышел в общую комнату, толкнув дверь плечом. Не вышел, а вывалился. И закружил, закружил как ужаленный.
Опять! Опять столкновение нетерпящих отлагательства фактов! Он как наяву видел поворот к Горелому кедру, узенькое, каменное ущелье за ним. Всего лишь несколько дней назад он был там и определил рубеж для самооборонцев. Он не знал об озерке, каком-то мешке позади него. Но он был уверен, что Горелый кедр стоит на тропе, ведущей в черное невиданное чрево гор. К неприступной Пурчекле.
Ах, черт! Захотелось немедленно отправиться туда, собрать мужиков и…
Отставить! Горелый кедр не единственный выход. А на человеческую дурость есть божья мудрость. Вспугнешь — не догонишь.
Он вернулся в кабинет. Матери ребят чинно восседали вдоль стены. Мальчишки писали, мучительно кривясь и морщась. Ленинградская малявка скучала, откинувшись на спинку стула.
— Уже готово?
— Я не знаю, как писать. Я не знаю, как называются горы, речки… Я написала, что мы просто пошли и вернулись.
Она протянула листок. Корней Павлович отмстил, что почерк у нее красивый. А сообщить ей действительно было нечего. Пошла и пришла.
— Ладно, распишись внизу… Фамилию свою напиши.
Мальчишки выслушали разговор, задрав облупленные носы, вздохнули, явно завидуя малявке — отделалась! — и снова уткнулись в бумаги.
Наконец пришел Бобков. Вместо приветствия спросил:
— Что-то горячее?
— Да. — И передал ту часть разговора с Лукьяненко, которая касалась эксгумации. Бобков выслушал хмуро. Как и предполагал Пирогов, переживал недавний «прокол», неловкость своего положения. Он был немолод и щепетилен.
— Что вас беспокоит?
— С вашего разрешения, одна и та же подпись под двумя документами. Моя подпись.
— И я расписался прошлый раз. Такая наша работа. И потом, вы что, предсказываете другой результат?
Бобков невесело потряс головой.
— Прошлый раз мы ограничились поверхностным осмотром. Так что ничего удивительного, если вскрытие покажет… Но я не о том. Вы сказали: такая наша работа. Работа — она много выдержит. Но мы-то с вами живые? Или как?
— У нас нет времени для такого серьезного разговора.
— Но, позвольте, как понял я, автозак придет под утро.
— Даже утром. А мы с вами… Зачем нам ждать? Сегодня ночью надо все проверить. Завтра с утра у меня другие заботы.
— Однако, Корней Павлович, вы не спрашиваете о моих.