— Знаешь что, товарищ Карманный оракул, если ты думаешь, что ты меня расковываешь и делаешь свободным, то ты крупно заблуждаешься. Ты связываешь меня по рукам и ногам.
Корольков хитро ухмыляется, поглаживая бороду.
— Если я жил как бог на душу положит и ничего из жизни не выбрасывал, то теперь ты опубликовываешь мне гнусную идею насчет того, что, идя на что-то, можно заранее это списать. Безболезненно.
— А ты эгоист, Серега, — довольно басит Рудик. — Я тебе подбрасываю орешки, а ты хочешь, чтобы я же тебе их и раскусывал! Эгоист! Привыкли все вы получать в чистом виде, полуфабрикаты вас не устраивают.
Корольков докуривает сигарету и снова садится за чай.
— Почему же, устраивают, — говорю я и дую в кружку. — Ситуация вроде той, для которой сказано, что половина больше целого. А тебе все неймется плюнуть в сторону нашего поколения.
— Ладно. Мы вот выгребали грязь войны, видели ее последствия и еще много чего. Ладно. — Рудик хитро улыбается. — А вот ты, Серега, назови мне четыре события, которые тебе запомнились в жизни или были бы толчковыми к чему-то существенному. Пусть даже к крупной мысли.
Вопрос мне показался несложным, и я отвечаю почти сразу.
— Первая любовь. Раз.
— Раз.
— Второе… — я некоторое время размышляю. — Меня потрясло, когда отец, а он у меня всю войну окопы грел, заплакал, увидев мой новенький студенческий билет.
— Два.
— Третье… когда я в первый раз назвал человека свиньей. Он это заслуживал.
— И последнее.
Оказывается, не так-то это просто.
— А почему, собственно, четыре события, а не три? — спрашиваю я Королькова. — Три — это по-русски. Зачем четыре-то?
— Я думаю, ты понял, что я хотел сказать.
— Ну, ты фрукт! — возмущаюсь я. — Так дела не делаются.
— Именно так они и делаются.
— А вот взять тебя, — настраиваюсь я на атаку. — Со шпаной сотрудничал в свое время?
— Да. На атасе стоял.
— Странное дело. Кого из вас ни спросишь — все на атасе стояли. А куда же девались те, другие? Одно время такие морды на улице появились, что хоть я тогда и пацаном был, и сейчас отчетливо вижу. Можешь записать это воспоминание четвертым пунктом моего ответа на твой гнусный вопрос.
Рудик посмеивается.
— Ты сам-то можешь вспомнить хоть одно солидное событие? — чувствую я себя «на плечах противника».
— Есть немного, — успокаивается он и умолкает. Я, довольный, жду.
— Раз рапортовал министру от лица пролетариев электролампового завода, когда там работал.
— Да. На тебя где сядешь, там и слезешь, — говорю я с удовольствием.
— Мы люди простые, говорим стихами, — скромничает Рудик на свой лад. Это его излюбленная присказка.