Было уже начало одиннадцатого, когда он наконец закончил стихотворение.
Последние строфы дались ему нелегко и заняли много времени. Ему хотелось найти слова, горькие и одновременно прекрасные. Уже в который раз он перечитывал и рвал написанное. Дважды готов был сдаться. Но все-таки стихотворение закончено и лежит перед ним на столе. Элегия о пестром дятле, который, того и гляди, совсем исчезнет в Швеции — его не видели здесь с начала 80-х годов. Еще одна птица под натиском людей покидает насиженное место.
Он поднялся из-за стола и потянулся. С каждым годом ему становилось все труднее подолгу сидеть за работой.
«Такие старики, как я, не должны писать стихов, — подумал он. — Когда человеку семьдесят восемь, его мысли уже вряд ли интересны кому-нибудь, кроме него самого». Одновременно он знал, что неправ. Лишь на Западе на стариков смотрят со снисходительностью или презрительной жалостью. В других культурах старость уважают как время прозрения и мудрости. И стихи он все равно будет писать, пока жив. Пока может ясно мыслить и держать в пальцах ручку. Ничего больше он не умеет. Во всяком случае, теперь. Когда-то он был удачливым торговцем машинами. Другие ему и в подметки не годились. Не зря говорили, что у него железная хватка. Торговля шла хорошо. Одно время у него даже работали филиалы в Томелиле и Шёбу. За эти годы он скопил достаточно денег, чтобы теперь жить в свое удовольствие.
И все же главным в его жизни были стихи. Все остальное приходило и уходило. Стихи же дарили ему ни с чем не сравнимую радость.