На ящике лучше, чем на коврике, но ящик тяжелый. Вчера он его не понес, бросил за куст, а ночью его сперли. Где взять новый? Тот разваливался и скрипел, но сидеть было удобно. Ящики есть на рынке, но туда далеко идти и если подумают, что ты к ним за бабками, выдернут ноги. Менты там прикормлены и не лезут к своим, а если чужой, то цепляются. С обезьянником не заморачиваются, а бьют по хребтине дубинкой.
Было время, когда он ставил ящик за церковной оградой. Года два года назад это было. Ему разрешал Федя, который работал тут сторожем. Он был старый, лет восемьдесят. У него здесь была комната, а дом у него сгорел. Оставь, сказал, ящик здесь. Не украдут его, здесь он как у Христа за пазухой. Зачем тогда Федя и другие охранники, и ворота с замком? Ворье не боится Бога.
Когда Федя ему разрешил, он не сразу оставил здесь ящик. А что если стащат? Или лбы на охране не пустят? Федя сказал, что они ребята свои и пустят, когда ворота открыты, то есть не ночью. Они там по двое, а Федя у них, чтобы не было скучно. Он был слепой как крот. И плохо слышал. Он открывал-закрывал ворота и все время болтал. Все его звали Андеричем. Федор Андреич то есть. Он курил «Приму» и кашлял так, что выкашливал легкие. Они пили в сторожке чай, а ты хоть вытаскивай колокол – пофигу.
В тот раз он пристроил ящик внутри, между оградой и елкой. Андреич ему сказал, чтоб он подождал, а сам ушел и принес ему хавчик в газете. Была там колбаска, полбулки хлеба и сало. Еще бы соточку. Как он сказал – это от нашего Господа? Да пусть хоть от дьявола, только бы было. Когда он вышел на улицу, Андреич запер ворота. Сало было вкусное. И колбаска. Он по дороге все съел. Сгодилась ему и газета, он ею подтерся.
Он оставлял ящик вечером и забирал утром. Андреич давал еду. Не каждый раз, но давал. И охранники до него не докапывались. Федя им объяснил.
Он боялся здешнего попика.
Уж больно глядел тот странно. Его звали отцом Григорием, а было ему лет тридцать. Он как будто с луны свалился. Андреич рассказывал про него, что он ангел. Но он странный. Уставится на тебя и смотрит. Что, спрашивается, смотрит, а? Андреич сказал, что он всех любит, прямо так всех, но разве бывает так? Гон. Любить за то, что нож между ребер воткнут? За то, что дубинкой по почкам бьют?
Однажды он зашел с улицы, а Григорий в это время вышел из церкви. Как только его, Хромого, увидел, сразу пошел к нему.
– Здравствуйте, – говорит, – отец.
Он не ответил. Он испугался.
– Отец, вам помочь?
«Он боится. Господи, дай же ему спокойствия, не враг перед ним, а друг, протягивающий ему руку».