Я высыпал их на передней палубе и, помня предупреждение Чабби, выбросил пустые раковины за борт, тщательно вытерев палубу. Затем отправил ведро нежной мякоти на плиту. Сложил в кастрюлю, добавив вина, чеснока, соли, молотого перца и щепотку чили, потом установил плиту на слабый огонь и закрыл крышку.
Когда я вернулся на палубу, Гатри все еще сидел на рыбацком стуле.
– С чего это, босс, ты так скучаешь? – спросил я участливо. – Нет девочек и мучить некого?
Мы обменялись еще парой любезностей в том же духе, и это помогло нам убить время, пока вдалеке на пляже не показались две фигуры. Они махали руками и что-то кричали. Я поднял якорь и пошел за ними. Как только они вернулись на судно, то сразу позвали Гатри и устроили прямо на палубе небольшое совещание. Все они были возбуждены, особенно Джимми. Он жестикулировал и указывал куда-то через пролив, говоря тихо, но страстно. В какой-то момент казалось, что они пришли к соглашению, но когда их разговор завершился, до заката оставалось лишь час, и я отказался выполнить требование Матерсона продолжить исследование вечером. Не хватало еще сесть на мель во время отлива!
Я решительно повел «Балерину» в безопасное для стоянки место в лагуне по другую сторону пролива, и когда солнце опустилось за горизонт, она уже мирно покачивалась на двух тяжелых якорях, а я, сидя на мостике, наслаждался последними часами дня и первой за вечер порцией виски. В салоне подо мной звучал непрерывный шепот дискуссий и рассуждений.
Я не обращал на них внимания. Желания еще раз воспользоваться вентилятором не было, и я оставался на мостике, пока первые москиты, перелетев к нам через лагуну, не зазвенели у меня над ухом. Тогда я спустился вниз, и при моем появлении разговор прекратился.
Я подал сок, рагу из устриц, запеченные бататы и ананасовый салат. Они молча принялись за еду.
– Господи, вы готовите лучше, чем моя сестра, – с удивлением в голосе произнес Джимми. Я гордился своим кулинарным талантом, а Джеймс несомненно был гурманом.
Проснувшись после полуночи, я вышел на палубу проверить якоря «Балерины». Все было в полном порядке и я остановился, чтобы полюбоваться луной. Вокруг была разлита тишина ночи, ее нарушали только мерные всплески волн о борт моей красавицы и удаленный рокот прибоя на внешнем рифе. Волны приходили с океана высокими и мощными. Они с гулом разбивались о коралловую преграду Пушечного рифа, превращаясь там в белую пену. Имя рифу было выбрано не случайно: глубокий, всесотрясающий гул его звучал подобно салюту небольшой пушки. Лунный свет заливал море серебристым сиянием, подчеркивая голые вершины «Стариков», белевших, словно слоновая кость. Из лагуны под ними поднимался ночной туман, клубясь и извиваясь, подобно душе грешника.