***
При первом ударе гонга к завтраку я, поспешно вымыв руки и приведя себя в порядок, быстро поднялся по ступеням "Волчицы", так как думал, что накрыто будет там, однако, дойдя до передней, услышал музыку и встал как вкопанный. Кто мог осмелиться в такой момент играть в форте Геркулес на рояле? Да к тому же еще и петь: я услышал тихий звук мягкого мужского голоса. Напев звучал странно: то жалобно, то грозно. Теперь я знаю эту песню наизусть - потом мне ее приходилось слышать много раз. Возможно, вы тоже ее знаете, если вам доводилось когда-нибудь пересечь границу холодной Литвы, если вы побывали в этой громадной северной стране. Это песня полуобнаженных дев, которые увлекают путника в пучину и безжалостно его топят, песня "Озера русалок", которую Сенкевич прочитал однажды Михаилу Верещаку. Вот она.
На Свитезь поедешь ночкою порою, Oвидишь в недвижимых водах Луну под собою, луну над собою И звезды на двух небосводах... Здесь жены и дочери Свитезя-града Избегли резни и плененья. На зелень вокруг обрати свои взгляды Oо бог превратил их в растенья. Цветы серебром мотылькового роя Трепещут над бездною синей, И листья их ярки, как свежая хвоя, Когда ее выбелит иней. Как знак чистоты и в ином воплощенье Хранят этот цвет белоснежный. Не может их смертный в нечистом стремленье Коснуться рукою небрежной. Пришел сюда царь, что не ведал об этом, E воины русского края Толпой устремились, серебряным цветом Свои шишаки украшая. Но стоило воинам жадные руки К воде протянуть дерзновенно, Как падали тут же в неслыханной муке, Eх смерть поражала мгновенно. С тех пор промелькнули чредою столетья, Но, в память о том наказанье, Доныне цветы называются эти "Царями" в народном сказанье... И тихо от нас отдаляется дева, И тонут в пучине безмолвно И лодки и невод... И, полные гнева, На берег надвинулись волны. И, деву встречая, разверзлась пучина И снова сомкнулась, насытясь. И вновь неподвижно, светло и пустынно Хрустальное озеро Свитезь.
Эти-то слова и пел речитативом мягкий мужской голос под печальный аккомпанемент рояля. Я вошел в зал; навстречу мне встал молодой человек. Тут же позади меня послышались шаги м-с Эдит. Она представила нас друг другу. Это был князь Галич. Князь оказался, как говорится в романах, "красивым и задумчивым молодым человеком": правильный, немного жесткий профиль придавал лицу выражение суровости, тогда как светлые глаза, очень мягкие и наивные, выдавали почти детскую душу. Его длинные ресницы не стали бы чернее, даже если б он их подкрашивал тушью; именно эта особенность придавала его лицу необычный вид, особенно в сочетании с весьма розовыми щеками, какие можно встретить лишь у искусно нарумяненных женщин да у чахоточных. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление, однако я был слишком настроен против князя Галича, чтобы придавать этому какое-нибудь значение. Я решил, что он слишком молод, без сомнения, потому что сам я похвастаться этим уже не мог. Я не нашелся что сказать молодому красавчику, распевавшему экзотические песни; м-с Эдит, увидев мое смущение, взяла меня под руку что доставило мне большое удовольствие, - и мы медленно пошли меж благоухающих кустов, ожидая второго удара гонга к завтраку, который решили накрыть в беседке, крытой пальмовыми листьями, на площадке башни Карла Смелого.