– Где этот крендель, твой дружок?!
И этот домик рассыпался. Ящик сидит на ее кровати, схватился за подушку, трясет.
– Это он свинтил мой ствол? Ну? Где он? Отвечай, быстро!
– Я сплю. Не знаю.
Рожа черная от злости, хотя это он еще сдерживается…
Хлоп. Пощечина. Ага, уже не сдерживается.
Ладно.
Цифра уперлась затылком в изголовье, толкнула его обеими ногами в живот. Ящик потерял равновесие, улетел, соскользнул, упал. Пока возился, пока вставал, она вскочила на кровати, схватила лампу со стола, грохнула об стену – плафон и патрон снесло начисто, – выставила перед собой, завизжала:
– Не дергайся, сказала! Всажу в брюхо все двести двадцать, сразу сдохнешь!
Ящик сверлит глазами на расстоянии. Подойти не пытается. Опытный, знает…
– Этот твой вчерашний хрен… Это он, да?
– Откуда я знаю?
– Зато я знаю. Как его звать?
– Козлик лоханутый его звать! Выйди и крикни: «Козлик, бе-е»! Прибежит, наверное!
И вдруг улыбочка прорезалась. Ящик улыбается, как принц Уэльский на балу у королевы. Это он умеет. Мать когда-то повелась на его улыбочку, с тех пор сидит в говне.
– Ого. Так здесь, наверное, любовь. Втюхалась в козлика, да?
Цифра оскалила зубы.
– Отвали, а?
– Ладно, ладно. Страдания, переживания, сиськи-письки, я понимаю. А винт ему зачем? Застрелиться хочет? Или мочкануть кого? Соперник, что ли?
– Вот у него и спроси.
– Ага, – улыбочка еще шире. – Значит, признаешь, что все-таки он взял. Ключи с полки спер, говнюк, да?
– Сам говнюк!
Он замахнулся, дернулся. Цифре надоело, она выбросила вперед руку с торчащими голыми проводами, но Ящик начеку – скользнул в сторону.
– Ты, мелкая сучка, блить, ты как с отцом разговариваешь?
– Ты мамкин ё…рь, а не отец! Пошел отсюда!
Его аж перекосило от злости. Только улыбочку свою снять забыл, так и висит на нем, как застывшая маска, – а остальная рожа прямо ходуном ходит, будто черви под кожей копошатся. Вот уж точно, ящиком пришибленный. Как только мать с ним трахается? Да еще кусает, синяки насасывает… А он их носит гордо, как награды.
– Может, хватит уже собачиться, эй?
А вот и она. Губы накрасила, ногти навела, прическа, макияж, шелковый халат с вишнями, который в Сызрани отжали у того дальнобоя. Он его жене, наверное, в подарок вез, а теперь мать его носит, и ей пох абсолютно. Увидела разбитую лампу, поджала губы.
– Ты что, Светка, совсем охренела?! Зачем стекло бьешь в доме? Кто подметать будет?
– Да Ящик пусть и подметает! Это из-за него все! Он меня изнасиловать хотел!
– Что?! – мать по-змеиному смотрит на Ящика и тут же усмехается.
– Ты ври, да не завирайся! Завтрак остывает, пошли.