В мае Север сказал Шмелю, чтобы вызвал сюда Хобота и Мурену, и изложил им свои планы на будущее. А планы были весьма серьезные. Никто не поверил сперва, только улыбались. Но Север порожняки не гоняет. Мама моя, больше года прошло с той декабрьской ночи! Ленкина хата провоняла больничкой, запах этот поганый въелся в обои, в мебель, в одежду, во всё. Пора было, пора на воздух, на волю!
Север смотался куда-то на два дня, привез деньги и стволы. Отстегнули Спице за труды, решили вопрос с транспортом, пятое-десятое, попытались и сестричке этой всучить какую-то сумму, но она даже разговаривать не захотела. И хрен с ней. Оставили деньги Спице – отдаст, когда та одумается. Так что никто ничего не должен. Ни городку этому, ни кому-то еще на белом свете. Уехали с легким сердцем.
Почти всю дорогу Север что-то прожевывал про себя, «играл челюстями», как метко выразился Хобот. Обычно люди в дороге как-то раскрываются, тянутся друг к другу, – четыре человека в салоне, впереди ждет неизвестно что, бутылка пива по кругу, анекдоты, истории разные. Но Север молчит. Может, кульбакские пацаны для него не ровня. Или просто волнуется, как там сложится все в Тиходонске. Ну так другие тоже волнуются, чего там…
Едут на север, едут сто пятьдесят, сто восемьдесят, объезжают фуры, бренчит гитара, орет на ухо Миша Круг:
Лёху бабы безумно любили
В Лёхе был озорной огонек…
Через открытые окна с трассы влетал горячий воздух. Он игрался с подкрашенными кудрями Вероники, подбрасывал их, сбивал то в одну, то в другую сторону, словно пьяный визажист, и все пытался оторвать прилипшую к загорелому лбу мокрую от пота прядь. На спуске перед Архангельской «жигуль» разогнался до почти смертельных для него ста двадцати, под капотом и в багажнике загрохотало железо. Тогда Вероника сказала: «Ну ты чё, Юр, угробить нас решил, да?» Она сама убрала прядь рукой и вытерла лицо салфеткой. Салфетка стала мокрой, будто ее уронили в стакан с чаем. Температура на трассе «Дон», между прочим, – 42 градуса.
А вот с Витькиными волосами не очень-то поиграешься. Поздний сынок носит прическу «милитари» – головенка почти лысая, а надо лбом короткий чубчик, напоминающий шерстку котенка. Крутая прическа, спецназовская. Это для тех, кто понимает, конечно. А кто не понял, тому он живо разъяснит, не вопрос. Вон, в Сочах один скалился-скалился, так потом весь в соплях домой убежал…
У Гусара прическа точь-в-точь как у сына, только чубчик почти седой. Он не спецназовец, он обычный мент. Бывший. Раньше работал в уголовном розыске с самим Лисом. Лис – легендарная личность, в Тиходонске его все знают и боятся. А батя с ним запросто бандюков ловил, и после работы они пили пиво. Но теперь он уже два года как в большой строительной фирме, в отделе безопасности. Батя говорит: менты бывшими не бывают. Это он намекает, что в фирме скучно и Лиса там нет, а есть одни мудаки. А Вероника говорит, что бывший мент – это как раз и есть самый правильный мент. Потому что он домой вовремя приходит, с сыном занимается и зарплата у него в три раза больше. А еще он летом с семьей в Сочи ездит, как все нормальные люди.