— Кроуфорд? Кроуфорд, вы меня слышите? — донеслось из трубки.
Я ничего не мог ответить. Я задыхался от чувств, которые вдруг нахлынули на меня, грозя разрушить дамбу, которую я воздвиг, чтобы их сдерживать. У меня возникло ощущение, что дамба эта построена не из бетона, а из хвороста. Горе, которое я пережил после смерти родителей, едва не погубило меня. Я бы сделал все, чтобы спасти их, если бы это было возможно. Все что угодно.
Я был поражен и даже не заметил, как положил трубку.
Дилейн совершила самый самоотверженный поступок, о котором только можно просить человека. Она пожертвовала своим телом, своей жизнью… чтобы спасти умирающую мать.
Да она святая, черт побери, а я вел себя с ней, как с секс-рабыней!
Меня начало снедать чувство вины, острее которого я ничего не испытывал в своей жизни. От осознания того, что она сделала и, главное, почему она это сделала, у меня разрывалось сердце.
Ной
С работы я ушел совсем рано. Просто не мог ничего делать, не мог сидеть и притворяться, будто все хорошо, не мог вести дела, как обычно, хотя все было не как обычно.
— Эй, Кроуфорд, — остановил меня Мейсон у выхода. — Куда собрался? Уходишь? Что произошло?
Да, наверное, я должен был что-то сказать своему помощнику, но мысли в чертовой голове путались, причем с каждой секундой все больше. Непривычно.
— Если мне будут звонить, переправляй на голосовую почту. Сегодня я уже не вернусь… Если кто-нибудь будет спрашивать, ты не знаешь, где я.
— Но я и так не знаю, куда ты собрался.
— Вот и хорошо.
Развернувшись, я пошел дальше, не отвечая на его: «Что-нибудь случилось?»
Да, случилось, черт возьми!
Нет, я не желаю об этом говорить. Мне хотелось просто какое-то время поупиваться чувством вины, а потом найти выход из неприятного положения.
Я знал, что есть только одно место, где можно найти покой и безмятежность, столь нужные, чтобы разгрести это дерьмо, и я не собирался тратить время на дурацкие разговоры. И потому мне приходилось быть грубым. Я и был груб… с несколькими сотрудниками.
Я не отвечал на их дежурное «как дела?» вежливой улыбкой и притворным «отлично, а у вас?». И плевать, что они обижались. Мне было насрать на то, как у них дела, насрать, что у маленького Джонни насморк, или что Сьюзи взяли в танцевальную группу поддержки, или даже что Боб наконец-то получил повышение. Я не мог думать ни о чем.
Выйдя из здания, я прыгнул в первое же остановившееся такси: ехать с Сэмюелем я не собирался — не хотел, чтобы кто-нибудь знал, где я. Поступал ли я безответственно? Возможно. Но опять же — мне было плевать.