– Подумаешь, какой-то футбол, – ответил я, похоже, чисто автоматически уйдя в оппозицию.
– От Масси я ожидал более агрессивной игры, – ответил отец.
– Гарвард хорош в защите, – предположил я.
– Да. Может, ты и прав.
Мы заказали лангуста. Учитывая, сколько народу было в ресторане, ждать нам точно пришлось бы долго. Вокруг бродили пьяные йельцы и распевали во всю глотку победные гимны, восхваляя футболистов. В любом случае, нам с отцом повезло – выбранный нами столик находился в тихом месте, где мы могли слышать друг друга. Конечно, если бы у нас вообще нашлись общие темы для беседы.
– Как ты? – спросил папа.
– Да все по-прежнему, – ответил я. (Каюсь, я никогда не пытался облегчить наши разговоры.)
– С настроением… получше? – пытается проявлять интерес. Допустим.
– Немного.
– Замечательно.
Сегодня я заметил, что отец выглядел более хмурым, чем в прошлом году. И даже более озадаченным, чем когда мы ужинали в Нью-Йорке прошлым летом.
– Оливер, – начал он тоном, обычно предвещающим неприятности, – могу я быть откровенным?
Пап, ты что, серьезно?!
– Разумеется, – ответил я.
– Я хотел бы поговорить с тобой о будущем.
– О моем будущем, сэр? – спросил я, в душе уже вовсю готовясь к обороне.
– Не совсем. О будущем Семьи.
Я вдруг подумал, что либо отец болен, либо мама. С этих двоих вполне сталось бы сообщить об этом с таким вот флегматичным видом. Или вообще просто прислать письмо. (Очень в стиле мамы!)
– Как ты знаешь, мне уже шестьдесят пять, – объявил он.
– Будет в марте, – поправил я. Пусть знает, что я в курсе.
– Хорошо, тем не менее я должен думать так, будто мне уже шестьдесят пять.
Ему что, не терпится узнать размер своей пенсии?
– Согласно правилам партнерства…
Я абстрагировался от того, что он нес ближайшие минут десять. Поскольку слышал все это в тех же выражениях и относительно того же вопроса двенадцать месяцев назад. То есть я уже заранее знал, о чем он.
Только в этот раз обставлено все было несколько иначе. В прошлом году, после нескольких разговоров с гарвардскими шишками, мы остановились перекусить уже в Бостоне. Отец припарковался прямо у своего офиса на Стэйт-стрит. В этом здании размещалась лишь одна фирма, та, чье название, собственно, и украшало фасад: «Инвестиционный банк Барретта, Уорда и Сеймура».
По пути к ресторану отец посмотрел наверх и заметил:
– Правда, по вечерам здесь зловещая тишина?
– В твоем личном офисе всегда тихо, – отозвался я.
– Так вот, это затишье перед бурей.
– Но ты ведь любишь такое затишье.
– Да, Оливер, – сказал он, – мне нравится.
Что? Не деньги, определенно. И не сама власть, гарантированная за счет вложений в города, предприятия или корпорации. Думаю, он имел в виду ответственность. Вот что его возбуждало – если отца вообще когда-нибудь что-нибудь возбуждало. Ответственность по отношению к заводам, которыми владела Компания, к самой Компании и к ее священному институту моральных ценностей – Гарварду. И, конечно, к Семье.