– Они же первые заинтересованы, – неуверенно предположил Соболев.
Егоров кивнул, не отвлекаясь.
– Да и в конце концов, – сказал Соболев решительно, – это вопрос национальных интересов. Андрей Борисович, это же не про стратегическое равновесие и прочее бла-бла-бла история, это про нашу репутацию и наши позиции – у арабов там, индусов, в Латинской, да во всем мире. Это же сюжет «Осажденный город», а он определяет сегодня. Кто может, во-первых, лучше выдержать осаду, во-вторых, отбить самые современные, э-э, катапульты, включая спецназ и беспилотники, тот и будет рулить. И какие на фиг базы, виноват, это чисто политическая и коммерческая штука, называется «Выжить». Кто «Морриган» продает, тот и решает. Так что мало ли у кого там какие конвенции. Пусть хоть у главного. Мы присягу не главному давали, а стране. И в интересах страны…
– Вот! – воскликнул Егоров, с треском отодвигая подпрыгнувшую клавиатуру. – Вот чего мне не хватало. Давайте, напомните мне, кому мы чего давали и чем должны Родину любить.
Соболев замолчал. Он мог напомнить и поучить, но время было неподходящим. Егоров вышел из себя – и не по его, Соболева, вине. Соболев явно последним в цепочке выступил, мышкой у репки. Вы-ывели начальство.
Выдержка у Егорова была все-таки чудовищная. Он посмотрел в сторону, побарабанил еще немного – теперь по столу и ритмично, – и сказал:
– Все, отбой. Сейчас по домам, с утра все узнаю тихохонько, там и придумаем, как быть.
С утра он не пришел. Пришел к одиннадцати, веселый и злой, очевидно, от Тракеева, – от Аксючица он просто злой возвращался, – и прямо в кабинет к Соболеву. Бросил пальто на стул, не иначе, пародируя вчерашний рисунок поведения Леонида, и сказал:
– Короче, так. Конвенция есть, дурная, нас с вами не касается, для начальства важнее Конституции с уставом караульной службы. Если в двух словах: есть зона ответственности наша и не наша. Оборонпром – не наша. Наше начальство лезть туда не может, и подчиненным должно не велеть. Это из паршивого. Из нормального: как я и говорил, конвенция – не нашего ума дело, соответственно, мы не обязаны знать, что чего-то нарушаем. И пока не знаем, можем нарушать дальше.
– Незнание закона… – напомнил Соболев.
– А это не закон и даже не понятие. Пока меня под роспись не ознакомят, в даль пусть идут, я хэзэ его, что за бирюлечки у них.
– Но Жарков же просил передать начальству…
– А если бы он просил вас квартиру на него переписать? А? Ну и все.
– То есть давления из Москвы не будет? – уточнил на всякий случай Соболев.
– Ни микропаскаля, или в чем там оно измеряется. Ни давления, ни освобождения, ни намека, – заверил Егоров.