— Да, да, я жду.
Худющие руки прижаты к груди, губы, дергаются от испуга.
Когда Надежда раздевалась за ширмой, лепетала детским голоском:
— Я могу говорить по-русски, хотя конечно потерял цвик[2], но если вы хотите по-немецки…
— Нет, лучше по-русски.
— А… Ну тогда хорошо, вот, ложитесь, доктор Менцель сказал лицо тоже, такой немножко восточный массаж, хотя я давно не делала, и наверное, потеряла цвик, но доктор сказал… — все это она бормотала, расправляя идеально гладкую простыню.
Но хрупкие, исхудалые руки ее оказались неожиданно сильными. Иногда они причинял боль, но Надежда терпела, боясь спугнуть это и без того чем-то перепуганное насмерть существо.
Сеанс длился долго, и Зоя лишь один раз прошелестела:
— Доктор Менцель — великий врач, и великий человек. Вы имеете большую удачу, попав к нему.
Надежде было неловко, что она не развлекает трудящуюся над ней крошку разговором, но никак не находила темы. Спрашивать, откуда знает русский глупо и бестактно, ведь Эрих сказал, что был русский муж, был и сплыл.
— Это точка очень важная, потерпите, она держит весь ваш костяк.
Было очень больно, Надежда зажмурила крепко глаза.
— Хорошо, хорошо, — тут же испугалась Зоя, — на первый раз сильно не будем.
Судя по всему, она обретала некоторую смелость, не видя собеседника, потому что, когда Надежда ушла за ширму, сказал неожиданное:
— Вы похожи на Марию Магдалену.
— Разве?
— Да. Такой она нарисована в книге, которую я сейчас читаю. О загадочном племени, которое жило неподалеку отсюда в Квадрубе. Иисус Христос пришел к ним, вместе с Марией Магдаленой, и у них были дети. Теперь надо найти тех людей, которые от этих детей, и когда найдут молодых, и они поженятся, снова, появятся Иисус Христос, — последние слова она прошелестела еле слышно.
— А что это за книга, что вы сейчас читаете?
— Я выписала ее из Вены. Она на немецком, вы тоже можете прочитать. Это время вам удобно?
— Совершенно удобно.
— Ну тогда хорошо.
Ее маленькое скуластое личико побледнело от тяжелой и честной работы.
— Кому мне заплатить? Вам? В кассу?
— Нет, нет! — кулачки снова прижаты к груди, взгляд умоляющий. — Это доктор все сделает, он все знает. Мне нельзя.
— Зоя, скажите, там рояль, на нем играют?
— Иногда доктор играет, иногда кто-нибудь из пациентов.
— А мне можно поиграть?
— Это я не знаю. Нужно спросить доктора.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем. Так всякая ерунда.
— Не хочешь сказать? Тебе неприятно об этом говорить?
— Да, неприятно, потому что я думала о деньгах.
— Ты не должна пренебрегать никакими мыслями.
— Но это неважно, это бессмысленно. Можно уточнить потом.