Но вскоре они узнали, что Андрей — сын партизана, замученного японцами, что вместе с отцом погибла его мать, и шутки прекратились.
Мягкость Андрея и его работоспособность завоевали симпатии моряков; что же касается Бакуты, то он заявил, что «из этого мальчика выйдет соленый моряк».
Рейс на Камчатку прошел при благоприятной погоде, и Андрей теперь впервые переживал ненастье. Лицо его пожелтело, осунулось, побледнели губы, на лбу слиплись волосы; он крепился, но все видели, с каким трудом он передвигался по палубе, как угнетала и мучила его морская болезнь. Бакута не отпускал его от себя. Боцман считал, что новичку необходимо как можно больше быть на воздухе и работать не покладая рук, чтобы забыть о болезни. Он делал вид, что не замечает состояния своего любимца, а тот в свою очередь работал изо всех сил, стараясь ничем не выдать своих страданий.
Согнувшись и припадая к палубе, Головин пробрался на мостик. Леонард Карлович стоял, заложив руки за спину, и бинокль блестел на его мокрой груди. Он вытянул вперед голову и заложил руки за спину. За левой его щекой двигался шарик конфеты.
— Ступайте к радисту, — промолвил Кланг, языком перекладывая конфету за правую щеку, — у этого молодца, кажется, полная авария.
В радиорубке был хаос. Разбитая, расщепленная дверь лежала на пороге, а за ней валялись осколки ламп и обрывки проводов. Убитый горем радист на коленях ползал по лужам, собирая свое имущество. Не смея поднять глаз на вошедшего штурмана, он еле слышно проворчал:
— Хотел бы я видеть кого-либо другого на моем месте...
— Восстановить невозможно? — спросил Головин. — Что вы успели передать?
— Пять раз я восстанавливал... Антенну разрывает, как нитку... Три раза принимался работать, но... видите сами...
Штурману не пришлось докладывать капитану о положении дел на судне. Леонард Карлович, лишь только Головин стал с ним рядом, порывисто обернулся и проворчал:
— Случилось самое худшее, чего можно было ожидать. Размагнитились компасы. Но они все равно мало помогли бы нам, — словно обнадеживая штурмана, добавил он.
Три дня носился пароход в неистовом урагане. Все попытки радиста наладить передачу кончались ничем, и едва лишь, чудом наладив аппарат, он брался за ключ, как ветер срывал антенну. К концу четвертого дня Леонард Карлович отдал Головину последнее распоряжение:
— Приготовить шлюпки. Когда закончите, явитесь ко мне в каюту. Не более чем через полчаса судно пойдет ко дну.
У шлюпбалок штурман столкнулся с Бакутой.
— Готово. Все в порядке, — прокричал боцман, — можете докладывать!