Вдова направила карету
И ждет Матрену за чайком.
Вошедши, сводня помолилась,
На образ истово крестясь,
Хозяйке чинно поклонилась
И так промолвила, садясь:
— Зачем прислала, дорогая?
Иль есть нужда во мне какая?
Изволь — хоть душу заложу,
А уж тебе я угожу!
Не надо ль женишка? Спроворю!
Иль просто чешется пизда?
И в этом случае всегда
Смогу помочь такому горю.
Без ебли, милая, зачахнешь,
И жизнь те будет немила!
А для тебя я припасла
Такого ебаря, что ахнешь!
— Спасибо, Марковна, на слове, —
Вдова промолвила тогда. —
Хоть ебарь твой и наготове,
Да подойдет ли мне елда?
Мне нужен крепкий хуй, здоровый,
Не меньше, чем восьмивершковый,
А малому не дам хую
Посуду пакостить мою!
— Трудненько, милая, трудненько
Сыскать подобную елду.
С восьми вершков ты сбавь маленько,
И я тогда тебе найду.
Есть у меня тут на примете, —
Так не поверишь, ей же ей,
Что не сыскать на белом свете
Такого хуя и мудей!
Сама я, грешная, смотрела
Намедни хуй у паренька,
И увидавши — обомлела:
Не хуй — пожарная кишка!
У жеребца и то короче!
Ему не то, что баб скоблить,
А впору бы, сказать не к ночи,
Такой елдой чертей глушить!
Собою видный и дородный,
Тебе, красавица, под стать,
Происхожденьем благородный,
Лука Мудищев его звать.
Одна беда — теперь Лукашка
Сидит без брюк и без сапог.
Все пропил в кабаке, бедняжка,
Как есть до самых до порток.
Вдова с томлением внимала
Рассказам сводни о Луке
И сладость ебли предвкушала
В мечтах о длинном елдаке.
Не в силах побороть волненья,
Она к Матрене подошла
И со слезами умиленья
Ее в объятия взяла:
— Матрена, сваха дорогая!
Будь для меня как мать родная!
Луку Мудищева найди
И непременно приведи!
Дам денег, сколько ты захочешь,
А там уж ты сама схлопочешь
Одеть приличнее Луку
И быть с ним завтра к вечерку.
Четыре четвертных бумажки
Вдова дает ей ко всему
И просит сводню без оттяжки
Сходить под вечерок к нему.
Походкой чинной, семенящей
Матрена скрылася за дверь.
И вот вдова моя теперь
В мечтах о ебле предстоящей.
В ужасно грязной и холодной
Каморке возле кабака
Жил вечно пьяный и голодный
Герой поэмы, мой Лука.
К своей он бедности чрезмерной
Имел еще одну беду:
Величины неимоверной
Семивершковую елду.
Ни молодая, ни старуха,
Ни блядь, ни стерва-потаскуха,
Узрев такую благодать,
Не соглашались ему дать.
Хотите нет, хотите — верьте,
Но по Москве носился слух,
Что будто бы заеб до смерти
Лука каких-то барынь двух.
Теперь, любви совсем не зная,
Он одиноко так и жил,
И, длинный хуй свой проклиная,
Тоску-печаль в вине топил.
Но тут позвольте отступленье
Мне сделать с этой лишь строки,
Чтоб дать вам вкратце представленье
О роде-племени Луки.
Весь род Мудищевых был древний,