Мистер аль-Мади опускает левую ногу на пол и садится прямо, словно собирается заговорить. Но голос подает Мур:
— У нас есть свидетельства. От других учеников.
Голос у нее дрожит. Говорит она спокойно, но за неторопливой сдержанностью скрывается ярость. Я знаю, она меня ненавидит, считает злодеем, который надругался над юной женщиной. Я лицемер и лжец. Насильник детей.
— Уилл. — Это снова Пол Спенсер, на этот раз мягче: так хороший отец может убеждать сына перестать плакать, вернуться в игру, прекратить лгать и сказать правду.
— Да, — говорю я и смотрю на него. — Да…
— А… — изрекает аль-Мади, кивает и ставит обе ноги на пол. — Да.
— Хорошо, — говорит Мур. — Вы уволены. Лучше всего для вас, для Мари и для нас, Уилл, чтобы вы ушли в конце школьного дня, как вы сделали бы это в обычных обстоятельствах. А завтра вы сюда не вернетесь.
— Уилл, — опять обращается ко мне Спенсер.
Я смотрю на него.
— Вы совершили ужасный поступок. Вы должны это понимать. Школе… школе понадобится много времени, чтобы прийти в себя. Вы очень многим здесь нравились. Но вы и так это знаете. — Он качает головой.
Я молчу.
Через мгновение Мур открывает белую папку.
— Уилл. — Она вынимает лист бумаги. Кладет его на стол.
Я пристально смотрю, как он ложится на стекло.
— Это исключает вас из этой школы. Официально. Подпишите, и все закончится, а начиная с завтрашнего дня вы уже здесь не работаете, — говорит аль-Мади, наклоняясь вперед и вглядываясь в текст, словно желая убедиться, что это нужный документ. Из кармана пиджака он вынимает золотую ручку от Картье и кладет на стол. — Подпишитесь и вы свободны, мистер Силвер.
Я обматываю вокруг кулака ремень своей сумки, чтобы было за что держаться.
— Вы должны понимать, что совершили преступление, Уилл. Хотите ли вы что-нибудь сказать? — спрашивает Мур, качая головой.
Я смотрю на нее и чувствую, что тону.
Я хочу сказать что-нибудь о Мари — о ее прохладной коже, пахнущей ночью, о том, как она выглядит в полумраке зимнего утра, какая она смелая, но понимаю, что лишь разозлю их еще больше.
Я открываю сумку и достаю пластмассовую шариковую ручку. Отталкиваю золотую ручку в сторону. Она со стуком катится по стеклу. Подписываю бумагу. Мур возвращает ее в папку.
Все они, кажется, вздыхают с облегчением.
Аль-Мади забирает свою ручку. Я оставляю свою на столе.
Аль-Мади не унимается:
— Мистер Силвер, один вопрос, если позволите.
Впервые с момента моего появления в этой комнате я встречаюсь с ним взглядом.
— Мне интересно… возможно, я не понимаю… Это правда, что вы не сожалеете о своем поступке? В душе. Вы раскаиваетесь? Я имею в виду, по существу. Вы сожалеете о том, что натворили? Или вы абсолютно безнадежны? Вы понимаете, что совершили преступление?