Колин ругнулся и искоса глянул на меня. Похоже, я произвел на него впечатление.
Какое-то время мы шли молча, Колин пускал дым. Мы спустились в метро.
— Так ты идешь в субботу на акцию протеста? — спросил он, когда мы плюхнулись на сиденья друг против друга.
— Наверное. А ты?
— Я думал об этом.
— Можем пойти вместе, если хочешь, — сказал я после долгой паузы.
Он кивнул:
— Да, хорошо. Конечно, это будет классно. Хорошо. Отлично.
Мы обменялись номерами мобильных, и он вышел на станции «Насьон». Он вздернул в мою сторону подбородок, когда поезд стал набирать скорость. Впервые с моего прихода в МФШ выходные наполнились для меня каким-то смыслом.
Я открыл дверь. Мама с плачем что-то сердито говорила, когда я вошел в комнату. Отец, в черном костюме, с красным галстуком в руках, ворот белой рубашки расстегнут, стоял рядом с ней.
— Гилад, иди, пожалуйста, в свою комнату, — велел отец.
На меня он не посмотрел. Не сводил глаз с матери, выражение лица которой смягчилось, когда я вошел.
Я толчком закрыл дверь. Впервые за много недель я видел отца.
— Гилад, иди к себе, — повторил отец.
Я не двинулся с места. Ничего не сказал. И тогда он недовольно повернулся ко мне. На лбу у него блестела испарина.
— Я не шучу, Гилад. Или ты, к черту, уберешься из квартиры, или иди к себе и сиди там.
Они оба смотрели на меня, в глазах мамы застыла мольба.
— Гилад, ты, к черту, оглох?
— Не разговаривай с ним так.
Мама говорила, глядя в пол. Каким бы гневом она ни пылала до моего появления, он иссяк. Теперь эта жалкая попытка защитить меня. Он проигнорировал ее. Я не мог сдвинуться с места.
Он сделал шаг. Мой отец, который на несколько дюймов выше меня, плотнее, направлялся ко мне осторожно, даже неуверенно, словно не хотел оставлять мою мать одну там, где она находилась.
— Гилад, — повторил он, — я не шутки шучу. Это тебя не касается. Убирайся.
Наши взгляды встретились, и я не опустил глаза. Казалось, я сейчас растаю. Мне нужно было смотреть, не отрываясь. Если бы я сдался, все погибло бы. Нарушилось бы какое ни есть равновесие, удерживающее нас от действий. Я не мог отвести взгляд.
— Только тронь его, и ты никогда больше меня не увидишь, — сказала мать на этот раз окрепшим голосом, собрав остаток сил.
И тогда, по-прежнему глядя на меня, он быстро шагнул к матери и наотмашь ударил ее по лицу правой рукой. Это был изящный и точный удар, как любой из его широких ударов слева, которых я навидался на теннисных кортах по всему миру. Раздался глухой, плоский звук. Мама подавила вскрик, словно быстро выдохнула. И казалось, что он ни на секунду не оторвал своего взгляда от моих глаз. Он шире приоткрыл рот, как будто собирался заговорить. Сначала ничего не последовало, потом он тихо произнес: