Когда вхожу в ворота школы, там уже настоящая толчея. Родители, дедушки и бабушки, родные со всего мира, с видеокамерами и разодетые по такому случаю — летние платья, шляпки, костюмы. Прогуливаясь в толпе, слышу французскую речь, арабскую, еще говорят по-немецки, по-корейски и по-итальянски. Но во внутреннем дворе, а затем в фойе, где ждут люди, звучит в основном английский, с акцентом и интонациями этих других языков.
Не успеваю я взять напиток, как Мазин отрывает меня от земли.
— Клево?
— Клево, — отзываюсь я, — верни меня на место.
Он со смехом разжимает руки, отступает на шаг и берется рукой за подбородок, словно рассматривает картину.
— Классные шмотки.
— Совершенно верно. Руки прочь.
— Мне нужно, наверное, в миллионный раз сфотографироваться со своим братом, но мы еще увидимся сегодня, да? На вечеринке chez moi[3].
— Я приду, Маз.
Он наклоняется ко мне.
— Старина, вы видели Каролину? Черт, девчонка сорвалась с крючка!
Я качаю головой.
— Иди, Мазин.
Тем вечером мы с Мией прогуливались по набережной Турнель. С севера дул сильный ветер.
Мы подошли к зданию, поддерживаемому в идеальном состоянии. С балкона над нами раздался смех.
Я набрал код и толкнул тяжелую деревянную дверь. Когда она закрылась за нами, шум улицы исчез, а мы оказались в широком внутреннем дворе. Сколько лет я проходил мимо этого дома не глядя. А теперь, благодаря волшебному сочетанию цифр, узнал, что здесь безупречный внутренний двор. Аккуратный розовый сад. Мягко журчащий фонтан.
У резной деревянной двери я нажал на гравированную серебряную кнопку. Высокая женщина с длинными темными волосами, распущенными по плечам, впустила нас — мать Мазина. На ней было черное атласное платье, на запястье — широкий золотой кованый браслет.
Она поцеловала нас обоих. Хотя мы раньше не встречались, мать Мазина знала, кто мы.
— Добро пожаловать. Добро пожаловать, — сказала она, ведя нас по огромным апартаментам.
Слышно было, как в комнатах разговаривают люди, позвякивают бокалы.
— Вы оба так много сделали для наших мальчиков. Мы очень рады, что вы пришли. Пожалуйста, угощайтесь, выпейте шампанского.
В квартире было полно народу — ученики, родители, друзья и родственники. Она провела нас по широкому коридору, идущему вдоль всей квартиры. У стены был устроен бар, и серьезного вида француз в смокинге разливал шампанское. Когда мы подошли, он наполнил два изящных фужера «Крюгом» и подал нам.
Зазвенел звонок.
— Прошу меня простить, — сказала мать Мазина.
Напротив нас, в большой столовой мы увидели длинный стол под белой скатертью, уставленный блюдами с ливанской едой. Позади стола открывался вид на террасу из огромных, от пола до потолка, окон. Там стояли люди. Разговаривали, курили, опираясь на перила, смотрели сквозь широкие платаны на реку внизу и на остров Сен-Луи. На мосту какой-то мужчина настраивал гитару.