Еще один стоящий рядом транспорт, совсем небольшой, менее тысячи тонн, успевший разгрузиться и потому не слишком устойчивый, силой взрыва попросту перевернуло кверху килем, а один из уцелевших миноносцев, успевший отдать швартовы, наполовину выбросило на берег. Днище корабля заскрежетало о камни, распадаясь на листы изорванного металла, и бывший совсем недавно грозным бойцом корабль превратился в бесполезный хлам. Такой даже восстанавливать не будут — проще построить новый, сняв с погибшего миноносца все более-менее ценное.
Остальным кораблям, находившимся вдалеке от эпицентра взрыва, досталось меньше, однако их экипажи, при звуках боя высыпавшие на палубы, понесли серьезные потери и были полностью деморализованы. Всякие попытки организованного сопротивления моментально прекратились, и начался массовый и неорганизованный исход команд со всех еще оставшихся на плаву кораблей. Попросту говоря, люди спасались бегством — хотя японцев никто не посмел бы назвать трусами, но подобной встряски они не выдержали.
Русские, правда, были ошарашены не меньше, все же не каждый день видишь, как исчезает в черном облаке, пронизанном огненными вспышками рукотворных молний корабль, как взлетает почти вертикально, подобно ракете, обрубленная у самого основания мачта. И как она падает вниз, совершенно бесшумно, потому что уши людей словно заткнуло огромными пуками мягкой, но плотной ваты. Корабль ощутимо качнуло — а ведь даже для того, чтобы слегка колыхнуть исполинскую махину броненосного крейсера, стоило очень постараться, и это лишний раз подчеркивало масштаб происшедшего. Однако потрясение тех, кто находился на борту "Рюрика", носило все же принципиально иной характер, нежели у японцев. Если у последних это был, по сути, испуг, то русские, напротив, испытали торжество победителей, стремительно переходящее в эйфорию. Громовое "Ура!", возглас, не устаревший за столетия, прокатился над морем, и офицеры, подхваченные общим настроением, орали громче всех.
Пожалуй, единственными, кто не поддался всеобщей эйфории победы, были находящиеся на мостике Эссен и Бахирев. Во-первых, им это было по должности не положено, а во-вторых, они в свое жизни и не такое видали. Ну и те, кто был при них, вынуждены были немного сдерживать свои эмоции в присутствии отцов-командиров. Не у всех получалось, разумеется, но все же хотя бы внешне сохранилось подобие спокойствия и, как следствие, контроль над ситуацией не был утерян ни на минуту.
Эссен, выйдя из боевой рубки, окинул взглядом горящий, закутанный быстро густеющим дымным облаком порт и повернулся к Бахиреву: