— Что-то случилось? — встревожено спросила Наташа, представляя несчастье, произошедшее с Рудаковым.
— Все в порядке, — деревянным голосом ответил Загорский и широко улыбнулся, — твой муж сегодня будет на свободе. Ему некого больше опасаться.
— Сегодня?
— Да-да, сегодня! — почти закричал Виктор Сергеевич.
— Но я же должна еще…
Наташа быстро встала с кресла и оглянулась на вход.
— Виктор Сергеевич, мне нужно идти. Правда, я должна приготовиться… не обижайтесь только.
— Я не обижаюсь, — сухо сказал Загорский.
— Простите… можно попросить машину? Я не знаю, как отсюда добираться.
Виктор Сергеевич, не глядя на Наташу, вызвал дежурного и приказал отвести гостью домой.
На прощанье Наташа подошла и осторожно поцеловала его в щеку, став на цыпочки.
— Я обязательно позвоню. Правда-правда.
Загорский растянул губы в подобии улыбки, отвел взгляд, но когда Наташа уже поворачивалась, чтобы выйти, поймал ее руку, наклонился и поцеловал тонкие пахнущие ромашковым мылом пальцы.
* * *
Как только Наташа ушла, Виктор Сергеевич налил полный стакан виски и жадно выпил. Вытер губы рукавом халата, выругался вслух и повторил. И в этот момент зазвонили телефоны — мобильник в кармане халата, еще один на полке и кремлевская «вертушка» на рабочем столе. Загорский, разумеется, поднял трубку на вертушке, телефон в кармане отключил, а до аппарата, лежащего на полке, было не дотянуться, так и пришлось говорить под пронзительные нокиевкие трели.
Против обыкновения, звонил лично президент, а не секретарь или помощник. Главе государства только что доложили о гибели Султана, и он в самых резких, с учетом, конечно, общеизвестной сдержанности, выражениях настоятельно рекомендовал Загорскому прекратить валять дурака, разобраться с бабами, заняться делом и для начала срочно явился в Кремль на совещание.
И тут на Виктора Сергеевича подействовал выпитый алкоголь, что, в сочетании с душевными переживаниями, привело к неожиданному результату. Сломались какие-то внутренние ограничители, и он четко, по-военному, получая удовольствие от каждого слова, высказал, что он думает лично о президенте, его помощниках и деловых партнерах, о близких и дальних родственниках, обвинив их попутно в наличии грязных и развратных привычек, нечистоплотности и дурном запахе изо рта. Загорский говорил и изумлялся собственному красноречию, обычно длинные тирады давались с большим трудом, а тут мысли как бы сами собой материализовались в звуки.
Президент, судя по всему, был изумлен не меньше. Выслушав пламенную речь, он немного помолчал, а потом очень вежливо попросил прийти завтра часиков в одиннадцать, если, конечно, здоровье позволит.